Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хватит! Перестань, Итана! Прекрати! — я схватил ее за шею, сдавливая в своих руках, сжал зубы, хрипя от злости. В глазах шаманки разгорелся недобрый огонь.
— Пожалеешь, Кай.
— Я просил тебя не делать этого! Не хочу знать будущее, — резко отпускаю, делая сильный выдох. — Прости меня.
— Не хочешь? А вернуть ее хочешь?
— Больше всего на свете, — сглатываю, выдыхаю едва слышно.
— Тебе идет любовь, Кай Стоунэм.
— Это не любовь! — рявкнул я, по-прежнему раздражаясь. Мне кажется, это слово делает меня слабым и уязвим, и мне это не нравится.
— Она делает тебя сильнее. Страдания очищают и развивают душу. Так было суждено. На вашем роду была болезнь страшная. Твои страдания искупят грехи предков. Ты и твой брат — последние, Кай. Ваши дети будут здоровы, если… если появятся на свет.
— Наши… дети? Мой брат мертв.
Итана как-то загадочно улыбнулась и пожала плечами.
— Мои духи никогда не лгут мне. Он жив.
Эта новость меня оглушила.
— Я не верю в это.
— Веришь, Кай. Иначе бы не был сейчас здесь, на Бали, не познавал храм своей души. Мы собираем руины по кусочкам, но и сам силы приложить должен ты. ОНА сильная. Ей нужна опора, а не неуравновешенный псих. Своего злого демона выпускай только в постели…
Я возвёл глаза к ночному небу и заржал во весь голос. К счастью, Итана не обиделась, а только более загадочно улыбнулась.
Потушила свечу, снова дала мне испить из чаши.
— Пойдем в хижину.
Она много для меня сделала.
Деймон пока не возвращался, но я знал, что это не навсегда. После того, как меня привезли в Нью-Йорк больше года назад, я снова вернулся к терапии. Закрытой терапии. Пришлось заплатить психиатру огромные деньги, чтобы моя болезнь осталась за семью печатями. На мой вопрос, каковы шансы на то, что я полностью стану владеть своим разумом, он ответил туманное: «Мистер Стоунэм, мозг человека — загадка. Вы можете излечиться завтра, а можете окончательно сойти с ума. Люди, подобные вам, обычно склонны к суициду, на этом их история и заканчивается. Я поражен, что вы до сих пор терпите этот сумбур в вашей голове, и не пытаетесь наложить на себя руки. Я боюсь, что внутренний конфликт между вашими личностями неизбежно приведет к самоубийству. Вы и не заметите этого. Но также у меня есть большие надежды на длительную ремиссию. Все, что вам нужно — спокойствие, гармония и уют. Деймон просыпается в стрессовых ситуациях или в тех случаях, когда его зовут. Идеальным вариантом для излечения было бы, если бы вы уехали в уединенное место на земле, закрыли свой бизнес и карьеру, прожили там достойную жизнь. Но, думаю, вы на это не согласны».
Еще бы я был на это согласен.
Мне нравилось держать какую-то часть мира в своих руках, но не только из-за огромной власти и денег, изобилия вселенной и жизни, и роскоши. Я знал, что МОЙ бизнес (по крайней мере, о котором знал я, а не Деймон) полностью легален — строительный, нефтяной, банковский и по мелочи: рестораны, бары, гостиницы. Все это создает большее количество рабочих мест и огромную площадку для досуга. В конечном итоге моя деятельность идет на пользу человечеству, и я рад возможности быть услышанным.
Я был бы счастлив, если бы кто-то гордился мной, кто-то восхищался мной. Но моя мать сошла с ума, отец был таким всегда, а моя любимая женщина меня заслуженно ненавидела.
К счастью, так мне было даже интереснее. Теперь игра с Леа превратилась для меня в непроходимый квест — во что бы то ни стало я должен погасить в ней ненависть и пробудить НАСТОЯЩИЕ чувства, а не довольствоваться жертвой Стокгольмского синдрома и безвольной куклы.
— Я не ослышался, мистер Стоунэм? Сколько роз? — Чарли кашлянул, записывая мои указания в телефоне.
— Столько, сколько понадобиться, чтобы украсить всю ее серую и унылую улицу, — отрезал, изучая кипу бумаг, скопившуюся на своем столе. Мне совершенно не хотелось разбираться в этом, зная о том, что теперь я здесь… дома. Так близко к Леа. Спустя целый год.
Черт возьми. Я скучал до щемящей боли в сердце.
По аромату ее кожи, по вызову в голубых глазах. И по рукам — нежным, но царапающим коготкам.
И это чувство раздражало и волновало одновременно.
Когда я увижу ее, мне, наверное, понадобится реанимация. Потому что я не знаю, каким образом буду бороться с желанием сгрести Леа в охапку, утащить к себе в квартиру и неделями не вылазить из постели.
— О, должно быть, она особенная девушка, — с загадочной улыбкой посмотрел на меня Чарли, отчего я окончательно пришел в ярость.
— Ты совсем осмелел?! — рявкнул, смяв бумагу на своем столе. — Выполняй свою работу, Чарли. БЫСТРО!
— Хорошо, хорошо, — благосклонно кивнул помощник, продолжая глядеть на меня этим дебильным взглядом из разряда: «Ага, попался, чертов тиран. И на тебя нашлась управа».
Блядь. Бесит. Неужели все так заметно? Это все очень незнакомо. Дожил. Тридцать пять, а веду себя как восемнадцатилетний. Любовь делает нас идиотами…
Мои агенты доложили мне реакцию Лейлы на моей подарок. Чего и следовало ожидать, но напрягло меня не это.
В отчете, который предоставил мне Джейме Олсен за весь этот год, что он наблюдал за Лейлой, было несколько странных вещей. Кто-то также наблюдал за Лейлой. Не было оснований полагать, что эти люди опасны — возможно, это люди Честера, и они, наоборот, охраняют девушку. Но событие, которое произошло с Лейлой примерно полгода назад на вечеринке у ее подруги Валери, заставило меня поднять всю охрану на уши. Девушка была замечена в состоянии наркотического опьянения при том, что я на все двести процентов был уверен, что Лейла не стала бы принимать наркотики. Когда она покидала вечеринку, находясь в полном неадеквате, на нее напали. К счастью, моя охрана подоспела вовремя, однако преступников поймать не удалось. Они были в черных плащах и масках.
Что еще за черт?! Кто посмел позариться на мою девочку? Мои люди доставили Лейлу домой, проследив за тем, чтобы родители позаботились о ней.
И все бы было хорошо, пока через месяц девушка не слегла в больницу с сильным отправлением, которое едва ли было случайностью…
Лейла была под чьим-то глупым прицелом, иначе мне никак не объяснить все эти жалкие попытки убить девушку. Я не понимал, чего хочет преступник, пока не наткнулся на еще один случай — совсем