– Хорошо, – Габриэла предложила ему вернуться в дом.

– Здесь, – он обернулся, заглянул ей в глаза, спросил про шерифа. – Ты тоже кормила его?

– Так ты поэтому злишься?

– Отвечай.

– Люди не едят то, что ешь ты.

– Многие люди хотят быть такими, как я.

– Обещаю, что больше не оставлю тебя.

– Ты врешь. Ты уже однажды обманула меня.

– Больше такого не повторится, – Габриэла протянула Эмилиану руки. Он не двинулся с места. – Ну же… Пожалуйста… Давай помиримся.

– Я убил из-за тебя котенка.

– Мы найдем другого.

– Я не хочу другого, – в его глазах снова появились слезы, скатились по щекам. – И я сам не хочу становиться другим.

– Хорошо, – Габриэла ощутила легкий укол вины.

– Но тебе не нравится, какой я.

– Я привыкла.

– Я не хочу, чтобы ты привыкала, я хочу, чтобы ты любила меня!

– Я люблю.

– Ты врешь! Тебе противно, что я не похож на тебя.

– Нет, – чувство вины усилилось. Оно жгло Габриэлу изнутри.

– Тогда почему ты уходишь? Почему не хочешь кормить меня?

– Я хочу, – она спешно стянула с плеч платье, обнажив грудь, снова протянула Эмилиану руки. – Вот. Видишь. Мне не жалко и не противно.

Габриэла смотрела на Эмилиана, не зная, что сказать еще. Он не двигался. Ночь была тихой и безветренной. Габриэла увидела начавшиеся в ее приемном сыне метаморфозы, но заставила себя не закрывать глаза, не отворачиваться.

– Я все сделаю для тебя, – сказала она, прижимая Эмилиана к себе.

Он прокусил ей грудь. Она видела, как острые зубы-иглы проткнули насквозь плоть. Челюсть Эмилиана изменилась, вытянулась. Губы стали тонкими. На мгновение ей показалось, что изменяется не только его лицо, но и тело.

– Видишь, мне не противно, – повторила Габриэла, гладя его по голове.

Он отпрянул от раны, заглянул ей в глаза. Его челюсть вытянулась сильнее. На нечеловеческих губах темнела кровь.

– Можешь укусить меня еще, – сказала Габриэла, заставила себя улыбнуться.

Челюсти сомкнулись. Габриэла ахнула. В какой-то момент ей показалось, что Эмилиан прокусил ей не только грудь, но и грудную клетку, добрался до сердца или других внутренних органов.

– Тебе больно? – спросил мальчик.

– Только немного, – соврала Габриэла.

– Значит, тебе не нравится?

– Нравится. Тебе ведь нравится, значит и мне нравится.

– И ты не станешь кормить никого другого?

– Нет. Только тебя, – Габриэла заставила себя улыбаться. – Можешь кусать меня сколько хочешь. Когда хочешь…

Она снова ахнула, застонала. Зубы-иглы Эмилиана уплотнились. Теперь они не протыкали плоть. Они разрывали ее, разрезали, чтобы получить больше крови. Габриэла стиснула зубы и закрыла глаза, чтобы не закричать…

Когда она очнулась, начиналось утро. Она все еще находилась в пустыне за домом. Рядом была свежая могила котенка. Эмилиана нигде не было. Ее грудь была обнажена, но раны уже почти затянулись. Осталась лишь слабость. Сколько крови вчера выпил ее ребенок? Габриэла заставила себя подняться на ноги, вернуться в дом.

Выпить стакан воды. Привыкнуть к тошноте и слабости. Заглянуть в комнату Эмилиана.

Окна зашторены. Мальчик в кровати, укрылся одеялом. Его лицо стало взрослее, хотя это еще лицо ребенка. Но ребенок скоро вырастет. Габриэла долго смотрела на него. Голова кружилась, но отвращения не было.

Вернуться в свою комнату, раздеться и лечь в кровать. Сна нет. Ничего нет. Лишь какое-то вялое удовлетворение.

– Я принес тебе ужин, – сказал Эмилиан.

Габриэла вздрогнула, открыла глаза. Вечерело. Она спала весь день, но не заметила этого. Утром, наблюдая, как спит приемный сын, она видела его повзрослевшее лицо. Теперь она могла рассмотреть его тело. Он стал выше, похудел. Прежними остались лишь голубые глаза.

– Хочешь, я покормлю тебя? – предложил Эмилиан.

Габриэла улыбнулась ему, села в кровати. Сон не прогнал слабость, но она не хотела показывать это Эмилиану.

– Хочешь, я съезжу в город и найду тебе нового котенка? – предложила Габриэла, когда с ужином было покончено.

– Не хочу котенка, хочу, чтобы ты покормила меня, – голубые глаза опустились к ее груди.

– Я думала, ты можешь не питаться несколько дней.

– Мое тело растет, – Эмилиан смутился. На бледных щеках появился румянец. – Но если ты не хочешь, то я могу потерпеть… – он отвернулся, собираясь уйти.

– Нет, – остановила его Габриэла, взяв за руку. – Все нормально. Просто вчера ты сделал мне очень больно…

– Я буду осторожен, – пообещал Эмилиан, однако на середине кормежки Габриэла снова отключилась, провалилась в темноту, забытье. Но на этот раз забытье понравилось ей. Оно принесло покой, смирение и мир тишины, который не хотелось покидать. – Тебе не нужно вставать, – сказал на следующий день Эмилиан. – Теперь я сам буду заботиться о тебе.

Его слова приносили такую же теплоту, как забытье после кормежки. Но Габриэла по-прежнему хотела заботиться о нем. Она заставила себя подняться на ноги, прибралась в доме, уложила Эмилиана спать.

Ближе к полудню приехал шериф.

– Твой сын вчера сказал, что ты плохо себя чувствовала? – поинтересовался он. – Надеюсь, это не из-за моей еды? Обычно никто не жалуется, но…

– Нет. Ты не виноват, – Габриэла заставила себя улыбаться и думать об Эмилиане, который спит в своей комнате. Все остальное лишь мелочи жизни, неизбежное зло, помехи. И главное – не забывать улыбаться. Улыбаться шерифу. Улыбаться электрику, которого привез вечером шериф, чтобы подключить к дому электричество.

– Мне больше нравятся свечи, – сказал Эмилиан. Габриэла не стала возражать. Свечи ей тоже нравились. В них было что-то особенное, принадлежащее только ей и сыну. – Я слышал, шериф снова звал тебя на ужин?

– Я думала, ты спал.

– Я могу слышать, – Эмилиан нахмурился. – Это значит, что ты снова уйдешь кормиться в дом этого человека?

– Нет, – Габриэла подняла свою футболку. – Только ты и я.

Она подумала, что Эмилиан всегда обижается, когда голоден. Ее маленький Эмилиан. Сытый, он всегда заботлив и мил. И если учитывать это, если принимать особенность Эмилиана, как неизбежность, то можно научиться получать удовольствие от его кормежки. Потому что кормежка делает его лучше, помогает успокоиться. Габриэла дождалась, когда он прокусит ей грудь и закрыла глаза, отправляясь на поиски того мира тишины и покоя, где она находилась в прошлую ночь. И пусть с каждым новым днем раны становились все глубже, искать мир тишины становилось проще. Если бы только избавиться от вечной слабости…