Кивает на мой iPod и…

– Твоююю мать, – выдыхаю обречённо и вытаскиваю из ушей наушники, в которых царит абсолютная тишина, потому что провод… Какая-то тварь порезала провод моих наушников!

– Я не знаю, кто это сделал и когда. За всеми не уследишь, – будто из-под воды до моего сознания доносится голос Выскочки.

– А я знаю кто, – отвечаю не сразу, пугающе тихим, озлобленным голосом и смиряю Митю обвинительным взглядом. – Это сделал тот, кто притащил на урок музыки ножницы!

– Скорее всего, маникюрные.

– Да плевать! А если бы она мне ими глотку перерезала?

Усмехается. Устало вздыхает, проводит рукой по волосам, взлохмачивая их ещё больше, и смотрит на меня с сожалением:

– Я узнаю, кто это сделал. Даю слово.

– Мужикоподобная Жанна, кто ж ещё!

– Кто-кто? – ещё веселее усмехается. – Слушай, я…

– Хреновый из тебя учитель! – перебиваю, и брови Мити лезут на лоб:

– Хреновый потому, что не следил за тобой ежесекундно? Я тебе кто – хранитель снов? Это всего лишь наушники. Вставай, мне нужно закрыть зал.

Охренеть…

– А если бы меня пырнули тут?..

– Сказал же: разберусь! – раздражённо. – Поднимайся, – встаёт на ноги и меня следом поднимает. – Я отвезу тебя домой.

Ха.

– А может, сразу переедешь ко мне? Чего тянуть?

– Что? – хмурится.

А я глаза закатываю:

– Тебя и так стало слишком много в моей жизни. И машины твоей. Избавь от удовольствия, – запихиваю в сумочку iPod, разрезанные надвое наушники и направляюсь к двери.

– Ты либо отчаянная настолько, – звучит в спину, – либо больная на всю голову!

Замираю, но и не думаю оборачиваться. Слушаю.

– На улице темно, – это, во-первых. Во-вторых, если с тобой что-нибудь случится по дороге домой, я не хочу быть за это ответственным. А учитывая твои сверх способности находить проблемы на свою задницу, отпусти я тебя и ответственности точно не избежать. Ну, а в-третьих, – оказывается лицом к лицу со мной, выдерживает паузу и смягчившись добавляет: – Мне нужна моя крутка. Я в ней права оставил.

– А если увидит кто? – интересуюсь скользко. – Или у вас в городе считается нормой, когда ученица садится в тачку к своему учителю?

Губы в улыбке повеселённой кривит, складывает руки на груди и глазами своими дьявольскими сверкает:

– За свою репутацию переживаешь?

– За свою? – усмехаюсь в ответ. – Разве есть что-то ниже дна?

– Ну вот и отлично, – выталкивает меня в коридор и принимается запирать дверь. – За меня можешь не беспокоиться.

– Такой правильный?

Заканчивает возиться с замком, прячет ключи в карман и практически вплотную ко мне подходит. Так близко оказывается, что я боюсь сделать вдох поглубже и не дай Бог не задеть его грудь своей. Но назад не отхожу, хоть и очень хочется…

Глаза в полумраке коридора блестят, как у хищника выбравшегося на охоту, рваные локоны падают на лоб и слегка касаются ресниц, что бросают на щёки две длинных зловещих тени. Губы плотно сомкнуты, челюсти напряжены, вены на шее вздуты, словно хищник наконец выследил свою жертву и вот-вот совершит прыжок.

Ну точно – Сатана.

Волоски на шее невольно встают дыбом, а по коже бегут мурашки.

Не знай я, что за тип передо мной, и встреть его в тёмном переулке, бежала бы куда глаза глядят, даже не оборачиваясь.

– Правильный? – шепчет вкрадчиво и его тёплое дыхание скользит по моей щеке. – Я – правильный?..

Ещё ближе наклоняется, так что приходится напрячь каждую мышцу в теле, чтобы не шелохнуться, и ещё тише, ещё опаснее шепчет:

– Уверена?

С мгновенно участившимся дыханием, резко поворачиваю голову и тут же натыкаюсь взглядом на широкую весёлую улыбку.

– Шутка, – подмигивает и первым отстраняется, зашагав по коридору. – Идём, школьница. У меня ещё много дел.

А я ещё с полминуты с места не двигаюсь, глядя как широкая спина Мити исчезает во мраке коридора, и с облегчением думаю о том, как же рада царящей вокруг темноте, ведь в ней не видно моего горящего, залитого краской лица.

Так-с. Посмотрим.

Вытаскиваю права из внутреннего кармана куртки Выскочки и без тени сомнений, читаю:

– Арчипов Дмитрий Александрович… О, ну теперь понятно почему его те гопники Арчи назвали. Что-то вроде прозвище?.. Да ещё и авторитет похоже, раз они от него поджав хвосты бежали… Ха. Авторитет. Тааак. Год рождения… Год рождения… Сколько? Двадцать пять лет? Я бы все тридцать дала. – Фыркаю, запихиваю права обратно в карман и направляюсь к выходу.

Ждёт внизу, у подъезда. Хотел подняться. Ага, раскатал губу. К хорошему быстро привыкаешь…

Обвела коридор унылым взглядом и сделала вывод, что, в общем-то, хорошего в этой квартире и нет ничего. Чтобы привыкать.

Выпархиваю из подъезда, и с абсолютно непроницаемым лицом вручаю Выскочке его куртку:

– Вот. Держите, Дмитрий Александрович, – не глядя протягиваю, рассматривая огоньки в окошках дома напротив, будто это крайне занимательное занятие.

Усмехается повеселённо:

– Мы не в школе. Можно просто – Митя. А! Прости… ты же мне другое имя дала, да?

– Я пошла, – отрезаю замогильным голосом, и разворачиваюсь к подъезду, как тут…

Вдруг за руку меня хватает, не грубо – осторожно, и мягко разворачивает к себе лицом.

Вот чёрт.

Что со мной? Отчего вдруг в жар бросило? А сердце в груди, почему так непривычно громко заухало?

Заболеваю? Ну, точно надо в больницу прогуляться.

И смотрит на меня так пристально, что аж слюну сглотнуть не выходит, будто горло от спазма сдавило. И для чего-то ближе подходит; всего на шаг, но кажется, будто весь кислород между нами вытеснил, дышать практически не чем стало.

Тёплый жёлтый свет от фонаря над нами придаёт его коже оттенок карамели, а в глазах, что словно внутрь меня заглянуть пытаются, будто тёмный океан плещется, опасный, таинственный и такой манящий…

Брррр…

Встряхиваю головой и резко выдёргиваю свою руку из его.

Может в России это болезнь такая? Когда замираешь на ком-то взглядом и отвести его не можешь?.. Очень странно себя чувствую.

Молчит. Просто смотрит. Без всякого выражения. С тем же успехом можно смотреть на стену – чтобы просто взгляд куда-нибудь уткнуть, – и думать о чём-то своём.

– Почему ты здесь? – Сперва кажется, ветер листвой зашелестел, а, нет, – оказалось, Митя заговорил. И тон этот не нравится мне ещё больше, чем взгляд, которым он на меня смотрит. Странный, – пожалуй, лучшее ему определение.