Она похлопала себя по крутому бедру. Лежать с мечом былоявно неловко, но Лиска лежала, даже возлежала, хотя возлежать при оружии былоеще неудобнее.

— Видел? Ты раб, которому я могу отрезать уши, вырвать язык,выколоть глаза.

— Во злобная, — ответил Олег равнодушно. — Как у тебя спочками, не побаливают? Я волхв, знаю, почему собаки к весне бесятся. Скотинудаже лечить могу. Диких лечил! Тоже твари, иные даже очень твари. Я их люблю,они счастливее нас, людей.

Лиска насторожилась, вскинула брови:

— Что ты мелешь?

— Звери в самом деле счастливее. Живут счастливо, простоживут, о завтрашнем дне не думают. Ты вон знаешь, что завтра тебя будет мучитьсовесть, хорошо бы заела насмерть, а звери разве мучаются? Возьми лису, котораяхитрейшая из зверей, или ту же змею, что навроде мудрейшая из тварей! Развезаглядывают в день завтрашний? Или хотя бы на час вперед? Жизнь их стала бычерной как сажа. Лиса взвыла бы от тоски и утопла, а змея повесилась бы, хотякак змее повеситься, не могу себе представить… А ты? Тебе должно быть виднее.

Она странно смотрела на него. Рот приоткрылся, она почти недышала. Наконец опомнилась.

— Ты в самом деле… волхв. Ни от кого еще не слыхивала такихумных… и непонятных речей. Ты зришь в самую суть.

Олег, сам сбитый с толку, на всякий случай кивнул:

— А чо? Работа такая. Кто что умеет. Ты — только кожупортить да ранить, а я и лечить. Ежели что надо, только скажи. Я добрый,правда. Полечу. На людей кидаться перестанешь. И от людей тебе, соответственно,появится хоть какое-то, но все-таки уваженьице. Глядишь, и замуж возьмут. Непрынцы, правда, но и калеки тоже люди, верно?

Она подпрыгнула, разметав шкуры, снова стала прежней — злой,взъерошенной, со сверкающими глазами.

— Раб! Чтобы только поцеловать мне сапог, бились насмертьзнатные мужи!

Она рухнула на ложе, грудь ее часто вздымалась. Олег сказалуспокаивающе:

— Это ничо… Бывает. Один козу целовал, Таргитай кота задомового принял, сутки заикался. Зато не пел, правда. А тут по этой чертовойжаре… В здравом уме кто станет на человека кидаться с плетью?

Она отшвырнула плеть, но взамен вытащила меч. Красные бликииз пылающего камина пробежали по лезвию. Ее улыбка была такой же острой ихолодной.

— Поможет ли твоя отвага, если с перебитыми костями тебябросят голодным псам?

Олег вздрогнул. В чем его только не обвиняли, но в отвагедаже не заподозрили. Чудно, что все еще не упал, оцепенев от ужаса. Отупел отудара дубиной?

— Только не насильничай, — повторил он. Плечи зябкопередернулись. — Стыдно признаться, но я в самом деле еще голой женщины невидывал. То учеба, то скитания, то интересное что-то, а в жизни ведь всеинтереснее, чем эти бабы, верно? Вот ты не баба, меня поймешь. Ты зверюкалютая, воин бесстрашный! В тебе нет ничего женского, вон какая отважная и злая!

Она скрипнула зубами, хлопнула в ладони. В дверь просунуласьголова угрюмого стража. Лиска повелительным жестом отправила обратно,повернулась к пленнику:

— Я вижу, чего ты добиваешься! Грязное животное! Даже всмертный час… нет, в последние смертные минуты думаешь о грязных утехах!

— Какие ж это утехи? — возразил Олег. — Как погляжу, какдругие цветы им рвут, ни за что заморских птах бьют, все заради перьев, дурныепесни для них слагают… Я уж лучше бы с козой. Громобой после женитьбы даже пел:кабы знал, кабы знал — на козе б женился! Утром встал, пое… гм… поцеловал,молока б напился! Но в нашем селе коз нету. А в вашем?

— В нашем тоже нет, — процедила она. — Наши мужчины козтолько доят! Доят и ничего больше!

Олег лежал на полу в своей каморке. Сырая глина приятнохолодила разгоряченное тело. Он дышал медленно, почти вогнал себя в сон. Передвнутренним взором проплывали верхние поверхи, комнаты слуг, кухня, затем пошлитайные залы, куда Гольш не разрешал заходить лесным людям.

Медленно проступила, дрожа и расплываясь, комната Гольша.Дверь на площадку была распахнута, оттуда сияло синее небо. Агимаспереворачивал столы, расшвыривал свертки с книгами, лишь пучки трав мял, нюхал,некоторые даже лизал, но почти все вышвыривал через зияющий дверной проем, аветер услужливо уносил.

Не шевеля губами, Олег сказал отчетливо:

— Мрак, у них двадцать два воина, три помощника Агимаса исам Агимас. Он наверху, а тех носит по башне. Я высмотрел, куда отнесли твоюсекиру и золотой Меч. Мою дверь охраняют двое, как и твою. На ступеньке изподвала сидят еще двое. Им видно всех шестерых…

Голос Мрака донесся злой, насмешливый:

— Шестерых? Тарха сторожат тоже двое?

— Да ладно тебе, Мрак. Зато отвлекут силы.

В ушах прозвучало примирительное:

— Лад…но. Эта овца ежели озвереет, львов лупит как зайцев.Кагана все-таки он — как бог черепаху!

— Мрак, — сказал Олег тихо. Он не отрывал лица от пола и нешевелил губами, на случай если Агимас наблюдает. — Вырваться не просто, но ямогу взломать дверь…

Голова Олега едва не лопнула от яростного вопля оборотня:

— Ты?.. Я сто раз пробовал!

— Да не головой я, не головой. И не кулаками. Нет, ногамитоже… И задом не стучал! Я вообще не кидался на дверь, но чую, что смогу. Некинуться, а снести с петель! Как ты снес бы двери в собачьей будке. Может быть,даже в двух собачьих будках.

В ушах раздался рык:

— Не трепи языком, волхв! Выбей мою дверь, а дальше я сам.

— Мрак, говори тише. Выбить двери просто, но стражи поднимуткрик. Наша надежда только на то, что Агимас не видит во мне мага… Ладно, невидь и ты, но Агимаса можно захватить, он меня недооценивает. Да, я не многогостою, Мрак, но не перебивай! Дай сказать. Когда он будет чем-то отвлечен, ярискну. Он вот-вот догадается, что мы опаснее…

Голос Мрака был хриплый, злой, едва пробивался через хаосзлых мыслей:

— Убью!.. Расплескаю по всему замку!.. Только свистни, будуждать у двери… Погибну, но порву…

Олег ощутил, что наверху что-то изменилось. Олег поспешноотгородился от Мрака. Внутренний взор потек наверх. Олег всякий раз чувствовалстранное тянущее чувство в животе, когда проникал сквозь толстый камень потолкаи стен.

В комнате Гольша было пусто. Разломанная мебель,раздробленные черепки на полу, истоптанные листы пергамента и папируса. Олегсжал волю в кулак, чувствуя головокружение, послал вниз, по лестницам, норам,подземным ходам.