— Я бы рад последним, — пробормотал Олег, — да развеудержишься?

Его втащили в комнату, большую и с камином, где полыхалиобломки саксаула. Олег сразу заметил ложе на резных ножках, гору мягких шкур,расшитые подушечки — большие и малые. Перед ложем на низком столике лежаливиноградные гроздья, диковинные фрукты, стоял кувшин.

Стражи приковали пленника не к ложу, а к стене, оттудаторчало толстое кольцо. Олега пригнули, на шею надели две толстые пластины избронзы. Он ощутил жар, тяжелые удары едва не вывернули шею. Кожу прижгло, над ухомдовольный голос произнес:

— Готово. Мы не сделали больно, воин. А дальше… гм… какзнаешь.

Наковальню вытащили, Олег обнаружил себя прикованным кстене, но массивная цепь позволяла отходить на три шага. До ложа не дотягивалсявсего на шаг. Как и до столика с фруктами.

Шаги затихли, он остался один. Без сил опустился, отпрогретого камня шло живое тепло. Олег дышал глубоко, ровно, прочищал мысли. Вбитве с грифонами пользовался магией, но Лиска и Агимас пока что недогадываются, что он сегодня может больше, чем вчера. Правда, может толькопротив тех, кто магией не владеет. Перед Агимасом нельзя себя выказывать, тотсильнее, сомнет. Ненависть и жажда мести способны, оказывается, сделать изчеловека мага быстрее, чем желание очистить мир от Зла. Гольш верно говорил,что личные мотивы всегда мощнее, чем общелюдские.

Застучали сапожки, женщина спешила насладиться мщением. То,что он не надругался над нею, ничего не меняет: таракану ясно, он сделал хуже —надругался вволю над ее честью.

С открытыми до плеч руками, тонкая и гибкая как лоза, онабыстро прошла к ложу, косясь желтым хищным глазом на пленника, села. Спина еенадменно выпрямилась, огненно-красные волосы стояли дыбом, обрамляя веснушчатоелицо со вздернутым носиком. Пухлые губы были плотно сжаты.

Олег громко и с завыванием зевнул, шумно поскреб грудь.Присмотрелся к ногтям, присвистнул удивленно, звучно щелкнул. Для этогопришлось лишь зацепить краями ногтей, но звук получился такой, словно раздавилвошь размером с майского жука.

Женщина возлегла было, но тут же подскочила как ужаленная.Глаза метали молнии, щечки побледнели.

— Раб!.. Ты должен молить о быстрой смерти, а не…

— Молю, — сказал Олег вяло. — Хоть убей, хоть насади на кол,хоть кожу с живого, только не тащи в постель. Я служитель культа, мне нельзя.

Румянец вернулся на ее щеки, в глазах загорелось подозрение.Сказала ядовито:

— Размечтался!

— А что? Я давал обет…

— Так я тебе и поверила. Наверняка всех девок обесчестил вкиммерийском… так его назвал Агимас?.. царстве.

Олег возвел глаза к своду, пошевелил губами, подвигал кожейна лбу, наконец ответил с неуверенностью в голосе:

— Не. Не усех.

Дверь отворилась, угрюмый страж явился с подносом. Олегпонял ноздрями: в середке ножками кверху жареные птички, на краю ломоть мяса.Воин молча оставил поднос на столике, удалился. Щелкнул засов.

Олег понимающе наклонил голову.

— Все-таки накормишь, а снасильничаешь потом?

Она выпрыгнула, как дикий зверек, в кулаке блеснулкинжальчик. Люто прошипела:

— Еще одно такое слово — вырву язык!

Ее глаза сузились, как щелки, рука дрожала, а костяшкипальцев побелели. В молчании вернулась, возлегла, судорожно схватила самоерумяное яблоко. Олег наблюдал, как грызла, сок брызгал, она не замечала.Раздраженно швырнула в него огрызком, цапнула другое, отшвырнула. В рукепоявился хлыст, она снова спрыгнула с ложа.

— Встань на колени, раб.

Олег не двигался, молчал, смотрел в ее желтые глаза. Губы еезадергались, внезапно коротко взмахнула плетью. Олег зажмурился, охраняя глаза.Спину ожгло как огнем, он сцепил зубы. Как это маги могут не чувствовать боли,ежели возжелают?

Он открыл глаза. Женщина стояла над ним, закусив губу. Глазаее были жестокие, дикие. Олег отвел глаза, ощутил страх. Зверь, он уже встречалтаких в Лесу, среди Степей, даже в Горах.

— На колени, раб!

Новый удар опалил жестче, а следующий пришелся на рану. Олегдернулся, наклонил голову. Плеть рассекла кожу, кровь капала на пол. Воздухсвистел, тело обжигало болью.

Внезапно что-то ударило ему под колени. Он рухнул, какподрубленный дуб. Удары прекратились. Он открыл глаза, сбросил капли крови, чтозатекали из рассеченной брови.

Женщина стояла над ним — яростная, злая, белая как мел. Рукас плетью дрожала, желтые глаза, ранее узкие как щелочки, распахнулись во всюширь.

— На колени, раб!

Голос ее был хриплый, странно изменившийся. Олег вслушался,перевернулся на бок, скривился. Ее сапожки были на уровне его лица. Он медленноподнялся на колени, на мгновение задержался, переводя дух, услышал ее вздохоблегчения, так же медленно встал во весь рост.

Она отступила на шаг. Олег возвышался на голову. Ееукрашенный бляшками пояс он мог бы надеть на бицепсы. Она невольно отступила,не в страхе — это было написано на ее лице, — а чтобы посмотреть ему в лицо.Все равно приходилось задирать голову и едва не подпрыгивать.

— Так-то лучше, раб!

Он ощутил неуверенность в голосе, смолчал. Женщина надменновозлегла, хлыст переложила в левую руку. Острые зубки снова вонзились в яблоко.Она часто отводила взгляд, словно брезговала видеть его обезображенное ударомхлыста лицо, но тут же снова поднимала глаза, не в силах оторваться от странныхзеленых глаз, явно колдовских, потому что нет на свете людей с зеленоватымиглазами, она это твердо знала.

— Ответствуй мне, раб. Откуда и зачем вы явились?

Олег молчал, со злым сочувствием рассматривал ее такуюмаленькую, худую. В детстве, видать, кормили плохо. Может быть, даже болит унее что-нибудь. У баб всегда болит то одно, то другое. А раз в месяц ониособенно злые. Видать, он попал как раз в такой день.

— Ну?

Голос ее был угрожающим. Олег вздохнул так, что едва несдвинул ее ложе, сказал вялым, сиплым голосом:

— В Лесу родился, пням молился… Потом вышел в Степь, этотакое голое место, что впрямь стыдно — одна трава, побывал в Горах, теперьпримчался в Пески. А спешил для того, чтобы ты изломала о меня хлыст и поимеладо жуткой насильственной смерти.

Она отшвырнула яблоко. Глаза снова стали дикими, как уразъяренного зверя.

— Тебе мало? Я попортила тебе кожу, но кроме плети у меняесть и меч.

— Где? — спросил Олег тупо.