До меня наконец-то дошло, что это было никакое не внешнее наблюдение, которое я себе напридумывал. Не удостоился я такой чести.

Обычная пара после гостей или ресторана выясняла отношение.

— Тут налево, — сказала Наська.

— Знаю! — ответил мужчина. — А тебе спать не пора? Второй час ночи! И почему ты в пижаме, девочка?

— Потому что ночь и спать пора, — ответила она.

Мужчина заткнулся. Женщина нервно засмеялась. Спросила:

— Милая, твоему брату помощь не нужна?

— Он не мой брат, он парень моей сестры, — ответила Наська. — Нет, спасибо.

Мы доехали. И, к счастью, дальнейших предложений помощи не последовало, хотя парочка явно была заинтригована.

Я даже подумал, что сейчас у них появился шанс помириться.

— Спасибо, — вежливо сказала Наська, когда мы выскочили из машины. Я только махнул рукой.

Что ж, у моего дома никакой доблестной кавалерии не оказалось. Но оставался полицейский пост напротив Гнезда. Вот они пусть и вызывают полковника, либо у них есть рации, либо в будочку кинули телефонный провод.

Никаких сомнений в том, что помощь нужна, у меня не оставалось. Гнездо не просто тревожно пело, оно вопило вовсю.

Если днём его голос походил на ласковый морской прибой, то сейчас это был грохот надвигающегося шторма.

Но едва я увидел пластиковую будку, то понял, что помощи мы тут не получим.

С виду она была совершенно цела. Но камера на крыше была смята — так я мог бы смять пальцами спичечный коробок.

А сама будка напоминала стакан блендера, в котором перемололи горсть клубники.

Там горел слабый свет, то ли лампочка, то ли фонарик. И медленно стекали по стенам багровые потёки, перемешанные с какими-то ошмётками и клочками формы. К одной стене прилипли разбитые поисковые очки.

Я отвернулся.

Ну надо же. Крепкие у меня нервы. Я опять не стошнил!

Наська стояла рядом, глядя на будку.

Я вспомнил лица полицейских, которых видел вчера внутри. Один был старше, другой моложе, а так я и не запомнил ничего. Интересно, их на ночь сменили, или это они тут?

Меня вывернуло.

Я проблевался пиццей и горькой водкой.

Постоял, упершись руками в колени.

Кто-то недавно прошёл мимо будки, раздавил камеру и перемолол в фарш двух здоровых вооружённых мужиков!

— Наська, не смотри. Идём за помощью, — сказал я, выпрямляясь.

Её уже не было рядом. Маленькая фигурка стремительно неслась к Гнезду.

— Дура… — выдохнул я. — Дура, дура, дура!

Но я был не меньший дурак, и поэтому побежал следом.

Глава восьмая

Гнездо словно с ума сошло.

Я чувствовал приливы энергии, проносящиеся по зданиям, выхлёстывающие на улицу — в паутинные туннели, отражающиеся обратно и с грохотом бьющиеся меж стен.

Ну вот опять я пытаюсь объяснить то, чему нет подходящих слов.

Какая энергия? Какой грохот?

В этом мелком, но помпезном министерстве, куда Изменённые стащили сто тысяч миллионов ковров, одеял и подушек, вообще все звуки умирали. Даже лампочки тут светили вполсилы, и душная московская весна уступала место стылости.

Но я чувствовал себя в эпицентре шторма. Щепкой, брошенной в водоворот…

Куском беззащитной плоти, брошенным в блендер.

— Дарина! — закричал я, не таясь. — Наська!

Жницы в фойе не оказалось, и куколка уже куда-то умчалась, вообще никого здесь не было.

Только ощущение опасности и ужаса.

Бежать по коврам и подушкам было неудобно, я дважды споткнулся, кинулся вверх по лестнице… и остановился.

Нет. Не туда.

Направо.

Вниз.

Тут тряпок и прочей рухляди почти не было, только выцветший ковёр, лежавший тут и до Перемены, прижатый к ступенькам потемневшими медными прутьями.

Я чувствовал, что выбрал правильное направление.

Голос Гнезда звал меня за собой.

Я пробежал длинным коридором, поднялся по другой лестнице. Я уже совсем запутался в этих переходах, не понимал, где именно нахожусь. Но я шёл правильно.

— Дарина! — крикнул я, вбегая в большой зал. Сдвинутые к стенам запылённые стулья, над ними портреты русских композиторов, на паркетном полу неизменные ковры и подушки, огромная пыльная люстра под лепным потолком, где мужественно боролись с тьмой две-три лампочки, небольшая сцена, а рядом с ней совершенно неожиданная, широкая бронированная дверь.

Возле сцены стояла Наська. Смотрела на металлическую двустворчатую дверь. Та была чужеродной, куда неуместнее завала подушек или хлопьев паутины на люстре. Синевато-серый металл казался непроницаемым как банковский сейф или борт космического корабля Инсеков.

Но на моих глазах на нём, совершенно беззвучно, появилась вмятина. Потом ещё одно.

Наська медленно повернула голову ко мне и закричала:

— Беги!

И тут же взлетела в воздух, задрыгала ногами, повиснув на высоте человеческого роста. Замолотила кулачками в пустоту.

Я бросился к ней.

И почувствовал удар — небрежный, мимолётный. Будто мне навстречу матрасом махнули! Из носа хлынула кровь, а я, взлетев в воздух, преодолел несколько метров и шлёпнулся на пол.

В первый раз я порадовался раскиданным повсюду одеялам и подушкам.

Нет, вру. Во второй…

Гул Гнезда обрушился на меня одновременно с ударом. Но не добил, а словно подхватил, обволакивая.

Почему-то я знал, что, если бы не эта неожиданная помощь — я бы уже валялся с переломанными костями, никакие ковры бы не спасли.

«Жница!»

Наська всё так же беспомощно болталась в воздухе. То, что я слышал, опять же было не звуком, а каким-то возмущением в пространстве, наполнившей весь зал могучей волной.

«Если ты не выйдешь…»

Это были не слова, скорее, образы. И то, что Дарина должна выйти. И то, что иначе неведомая сила примется отрывать Наське руки и ноги.

Я неловко повернулся, встал на четвереньки, поднялся. Вроде бы ничего не сломано, только кровь из носа хлещет, но кого это волнует, мы же тут не до первой крови бьёмся…

Хотя насчёт «бьёмся» — это сильно сказано.

Что-то сокрушительно сильное и невидимое — как с таким биться?

Вздрагивающей рукой я полез в кобуру. И попал пальцами в карман, в крошево стекла и металла. Недоумённо достал зеркалки. Не те, понтовые, что носил всегда, а простенькие рабочие. Одно стекло разлетелось полностью, несколько осколков теперь торчали у меня в пальцах, чего я совершенно не чувствовал и даже не придал этому значения. Второе покрылось трещинами, но чудом уцелело. Сейчас я был бы хорошей парой культурному бомжу…