— Иди сюда, сыночка, я хочу тебе кое-что показать.

Я подошел к ней. Достав свой бумажник, гостья открыла его на фотографии младенца.

— Это моя новорожденная внучка, — с гордостью объявила она. — Ну разве не красавица?

Надеюсь, я поморщился не слишком явно. Она что, издевается? Лично я подумал, что маленькое чмо — вылитая Момс Мэбли[10]. Однако я улыбнулся и произнес:

— Ух ты!

Поцеловав фото, женщина убрала его. Я развернулся и направился обратно в кухню, радуясь, что она не чувствовала себя обязанной показывать мне весь свой выводок. Но не успел я пройти и пары шагов, как увидел другое фото, знакомое мне по объявлениям, развешанным по всему городку.

— Это Либби Вэйл? — полюбопытствовал я, указывая на карточку, которую разглядывала другая дама.

— Я молюсь за нее каждый вечер, — с доброй улыбкой промолвила та.

— А где вы ее взяли?

— Их продают в туристских магазинах на Мейн, возле старого железнодорожного депо. Такая печальная история!

Кивнув, я продолжил путь на кухню.

Несмотря на то что мне не выпало шанса сообщить об этом Трейси, на самом деле я очень основательно подготовился к поджариванию поросенка на Четвертое июля. Пансионат вмещал в себя максимум шесть пар, и именно столько народу забронировали номера за месяцы до нашего с Рейчел появления. Мы рассчитывали на удвоенный завтрак в субботу и воскресенье, а поскольку Четвертое июля выпало в этом году на воскресенье, Бет уговорила меня устроить в воскресный вечер грандиозную жарку свиней на пляже. Мы выставили объявление в окне и продали сотню билетов по сорок баксов каждый. После вычета стоимости продуктов и трудозатрат наша хозяйка должна была преспокойно загрести три штуки чистыми.

Если не считая того, что мы с Рейчел лишились Трейси и вынуждены были счищать со стены апельсиновые ошметки, мы ухитрились накормить пожилых дам из заказного автобуса без инцидентов. Сокращение кухонного комплекта сисек ровно на пару оказало на мою подругу умиротворяющее влияние, но я понимал, что со всей подачей блюд в течение самой оживленной недели года ей не управиться. Ее гнев наверняка обратится на меня, и скорее всего, она будет выступать с ножами вместо апельсинов. Зная, что до конца недели Рейчел придется нелегко, я убедил Бет нанять двух своих подружек выйти в этот день после обеда и проработать все праздничные выходные. Я даже умудрился залучить обратно Трейси, хотя для этого и потребовались извинения со стороны Рейчел.

— Извини, что запустила в тебя апельсином, — буркнула моя приятельница.

— Ничего страшного, — отозвалась девочка.

— И?.. — подсказал я Рейчел.

— И я сожалею, что твои большие жирные сиськи бултыхаются, когда Кевин поблизости, — добавила та.

— Ничего страшного, — повторила Трейси.

Извинение так себе, но девочке была нужна работа.

Как и освежевать кошку, поджарить свинью можно множеством способов. Самый распространенный — на вертеле над жаровней. Но поскольку правильный вертел стоит сотни долларов, а на его доставку ушло бы слишком много времени, я, за неимением лучшего, прибег к древнему туземному способу, при котором свинью закапывают и поджаривают горячими камнями.

Искусство приготовления животного целиком было отточено до совершенства контрабандистами в горах Крита, копавшими ямы, разводившими в них костры и нагревавшими большущие камни до белого каления. Потом они крали овцу или козу, бросали ее в яму и засыпали листьями и землей. Эти ямы были так хорошо теплоизолированы, что на этапе приготовления воры могли преспокойно стоять на них босыми ногами в то самое время, когда владелец животного приходил его искать. Подобная стряпня не давала дыма, а запах украденной скотины будто растворялся в воздухе. Часов десять-двенадцать спустя, когда владелец махал рукой на пропажу, похитители откапывали идеально прожаренное мясо и наслаждались пиршеством, а потом закапывали яму вместе с объедками — идеальное преступление.

Отгородив веревками участок позади «Приморья», я потратил в субботу пару часов на рытье ямы, а потом наполнил ее смолистой сосной из Джорджии и местной растопкой. Около двух часов Скобяной Эрл со своими двумя сыновьями подбросил меня на семейном грузовичке, чтобы наворовать камней для стряпни с берега Фернандина-Бич близ государственного парка Форт-Клинч. Точнее, это были не просто камни, а каменный балласт судов XIX века, выброшенный за борт членами экипажей ради облегчения кораблей, чтобы встать на якорь поближе к берегу. Потратив пару часов на блуждания по воде, подъем и переноску камней, мы набрали достаточно, чтобы заполнить яму. А когда уже приступили к погрузке камней в грузовик, произошла престранная штуковина. Ветер, дувший с юга, слегка сместился к востоку, выстудив воздух за долю секунды, и, поглядев на море, я увидел, что на горизонте собирается шторм.

Едва мы успели погрузить еще несколько камней, как ветер уже утюжил берег, вздымая кристаллы песка в воздух и швыряя их во все на своем пути, считая и нас четверых. Заслонив глаза ладонью, я бросил взгляд на море. За спинами у нас ярко сияло солнце, однако небо перед нами было угольно-черным и низко нависало над темным океаном, изборожденным злыми барашками и грозными валами.

Настал тот тревожный момент, когда одна сила природы восстает против другой.

Долгий, низкий, отдаленный рокот послужил нам предупреждением, и с востока на нас налетел очередной ледяной порыв ветра. Меч-трава вокруг согнулась под острым углом. Где-то позади нас грохнула о косяк сетчатая дверь, грозя слететь с петель. Мне еще не доводилось видеть, чтобы такой могучий шторм появлялся из небытия, но вот он, здрасте пожалуйста, набирает силу и катится в нашу сторону!

— Лучше прыгайте в грузовик! — крикнул Эрл, что мы и сделали.

Едва мы успели захлопнуть дверцы, как все демоны ада посрывались с цепей, а ветер поднял самое чудовищное верещание и вой на свете. Он звучал, почти как визгливый детский плач, и я готов поклясться, что разобрал сквернословие как минимум на трех из четырех языков, которыми владею. Вой был настолько громким, что мы зажали уши ладонями, скривившись от боли. Небо вокруг нас потемнело еще сильнее, а дождь обрушился на нашу машину с такой силой, что в десяти футах от окна было уже ничего не видно. Вспомнив о хлипкой сетчатой двери, я поглядел, не сорвалась ли она в полет.

Я не мог разглядеть первый этаж магазина, потому что дождь заливал улицу, вздымая брызги на несколько футов, отчего видимость ухудшалась еще вдвое. Но что-то на крыше зацепило мой взгляд — фигура настолько неуместная и абсурдная, что я не решаюсь даже упомянуть о ней. Просто для ясности: я ни разу не видел ничего подобного ни до, ни после того, и даже не уверен, видел ли тогда. Как я сказал, шторм шел сплошной пеленой и видимость упала практически до нуля.