— Дай мне открыть дверь, — прошу вполголоса, — Сейчас она уйдет, и мы договорим.

Костя медлит какое-то время, но потом все же убирает ладонь и отходит на шаг, позволяя распахнуть дверь.

— Что случилось?

— Вот. Тут вас спрашивают, — она смотрит на меня как-то виновато и передает трубку.

— Спасибо. Иди, — киваю в сторону кухни.

Девушка кивает, бросает взгляд за мою спину на Лютого и тут же сбегает. И я ее очень понимаю, тоже бы испугалась на ее месте. Я бы, может, сама сбежала, если бы не сын…

— Слушаю, — говорю, поднося телефон к уху.

— Софья Алексеевна Рокотова?

— Да, это я. Я не могу сейчас говорить, изви…

— Майор полиции Савельев. Ваш муж в реанимации. Мы нашли в его вещах визитку и в офисе дали ваш номер телефона. Сможете подъехать в отделение?

— Д…да…

— Отлично. Запишите адрес, пожалуйста.

— Я… что с ним?

Хватаюсь за воздух и Лютый внезапно оказывается рядом, не давая осесть. Забирает трубку из ослабевших пальцев и продолжает разговор сам. Я слабо протестую, пытаясь отобрать телефон назад. Костя просто отворачивается, чтобы я не достала до руки и хмуро слушает. Спустя буквально пять секунд он сбрасывает вызов и, не глядя на меня, говорит:

— Пошли.

Он выходит из комнаты, не отпуская мою руку, продолжая держать под локоть. И хорошо, иначе без него я не смогла бы пройти и шага по новому витку круга ада.

В машине мы едем молча. Я нервно кусаю костяшки пальцев, не в силах ждать и сидеть на месте и безумно благодарна Косте, что он не говорит ничего. Что он вообще сейчас помогает, хотя мог бы уехать или вообще действительно попытаться забрать сына. Ведь, по сути, только он должен быть ему интересен, а не я или Демид. Нас обоих он наверняка ненавидит.

В приемном покое почему-то после того, как я говорю, что я жена Рокотова, меня встречает не врач, а следователь.

— Софья Алексеевна? Я Илья Валерьевич Назаров, веду расследование по обстоятельствам аварии.

— Расследование? Вы уже нашли что-нибудь? Повреждение тормозов или что-то еще? — взволнованно спрашиваю я.

— Следствие только началось, мы обязательно во всем разберемся, — бросив на меня странный взгляд, произносит следователь, — Мне нужно поговорить с вами.

— О чем?

— Ну-у… расспросить некоторые детали, — уклончиво отвечает Назаров, — Можно прямо сейчас, можно приехать ко мне в отделение.

— Она ничего не знает, — жестко отрезает Лютый, вклиниваясь в разговор.

— А вы?.. — с вопросительной интонацией интересуется мужчина, — родственник? Или адвокат?

— Очень близкий друг семьи.

Следователь снова бросает на меня многозначительный взгляд, но Лютый пресекает его вопрос.

— Давайте отойдем, Илья Валерьевич, и поговорим. А Софья Алексеевна навестит своего мужа после аварии. Ей не до разговоров.

— Подожди, но ведь… — протестую я.

Мне важно услышать хоть что-то об аварии, а еще сказать следователю, что она, черт возьми, подстроена. Не может это быть простым совпадением!

— Я поговорю с ним. Лучше иди наверх.

— Ладно, — не спорю я. Это сейчас действительно не так важно, как состояние Демида.

Быстро надеваю бахилы и халат, а потом поднимаюсь на третий этаж. Почти сразу теряюсь, не зная, куда обратиться, ведь на двери отделения интенсивной терапии висит табличка со строгим «Посторонним вход запрещен!». Но тут из дверей показывается женщина в халате, и я перехватываю его.

— Здравствуйте. Извините, мой муж… мне сказали, что он в реанимации, после аварии.

— Фамилия?

— Рокотов.

— Я позвоню Глебу Станиславовичу, он выйдет сейчас. Подождите здесь, пожалуйста, — просит она безэмоциональным тоном, и, на ходу доставая телефон, скрывается из вида.

Меряю шагами коридор, не находя себе места. Пять минут протекают, как целая вечность. И хотя я знаю, что врач может быть просто занят, все равно переживаю, что женщина проигнорировала мою просьбу. Но наконец из дверей отделения интенсивной терапии появляется мужчина с коротко стриженой бородкой, который сходу интересуется:

— Вы жена Рокотова, верно?

— Да, — тут же бросаюсь к нему, — Как он? Он сильно пострадал?

— Есть гематомы, несколько переломов ребер. Удар был очень сильный, но благодаря подушкам безопасности удалось избежать серьезной травмы мозга. Хотя сотрясение есть, конечно.

— С ним… все будет в порядке? — горло сдавливает от спазма.

— Будем надеяться. Пока состояние стабильно тяжелое, но есть признаки положительной динамики. В искусственную кому его вводить не нужно и хорошо, чтобы так и было дальше. Мы сделаем все возможное, чтобы помочь вашему мужу… — он делает паузу и вопросительно смотрит на меня.

Не сразу соображаю, чего мужчина ждет и лишь спустя несколько мгновений спохватываюсь:

— Софья Алексеевна.

— Так вот, Софья Алексеевна. Возьмите внизу номер приемного покоя, так вы сможете узнавать о состоянии своего мужа.

— Спасибо… — выдыхаю сдавленно, стараясь сдержать слезы, — Мне можно к нему?

— Мы не пускаем посетителей в палату реанимации. Сами понимаете…

— Я могу заплатить. Столько, сколько будет нужно.

Врач качает отрицательно головой.

— Если динамика будет такой же положительной, через несколько дней мы переведем Демида Сергеевича в обычную палату. Пока вам просто нужно быть сильной и немного подождать.

Он говорит еще много успокаивающих слов, вполне искренних, но если бы можно было так просто избавиться от тревоги! Любая жена будет счастлива, когда узнает, что все обошлось и ее мужу ничего не угрожает. Но я знала, что эта авария — это только начало и облегченно выдыхать еще слишком рано.

Лютый находит меня у палаты реанимации. Хоть мы и распрощались с врачом пять минут назад, я все равно поджидаю его у отделения. Ну или кого-нибудь, кто сможет его позвать. За всеми переживаниями я забыла спросить, нужно ли что-то привезти, оплатить или вообще что-либо сделать. В голове каша и толком не удается зацепиться ни за одну мысль. Нервно расхаживаю по коридору и останавливаюсь только когда слышу знакомый голос:

— Уже виделась с врачом?

— Да.

— Что с Демидом? Жить будет?

— Он сказал, что сотрясение мозга есть и переломы, но что серьезных травм нет. И они не будут вводить его в искусственную кому. Еще состояние стабильно тяжелое и это почему-то хорошо, — стараюсь говорить ровно, но голос все равно дрожит. Чтобы не расплакаться, перевожу разговор в другое русло, — Что тебе следователь рассказал?