– Какая красота! Да у вас тут просто музей! Неужели это все ваши работы?

Лизина похвала была так приятна хозяину, что он, и без того уже сияющий, буквально обрел нимб довольства и радушия.

– Ну что вы! Здесь много картин моих друзей! А вот эта, например, вы, вероятно, узнаете вангоговские «Подсолнухи», – копия итальянских коллег. Современная живопись – тоже чужая, в смысле дары друзей-художников. Вот, кстати, работа Юрия, – он показал маленький пейзажик с церковкой и кивнул в сторону пузатого. – Впрочем, что же это я… располагайтесь, давайте кофейку или, может быть, чаю? А как там погода… наши планы не нарушит?

Подруги заверили, что с погодой все отлично, как всегда парилка, и от чая по этой причине отказались, но под хлебосольным нажимом хозяина согласились на минеральную воду. Они бродили по комнате, разглядывали картины. Коллекция производила впечатление. Да, это вам не Наталья Ротс. Мила закурила, разглядывая яркий женский портрет без рамы.

– О, с этой работой вышла целая история, – поймав ее взгляд, пояснил хозяин.

– Почему?

– Некто Бурундуков заказал мне эту копию, оплатил аванс и поездку в Чехию, потому что там был оригинал, а сам пропал.

– Надолго?

– Да вот уже несколько месяцев его нет.

– Ну и дурак, портрет, по-моему, прекрасный, – похвалила Милица.

В углу завозился бедолага Юрий – он был занят распаковкой габаритного предмета, который, по всей вероятности, намеревался продемонстрировать Павлу. И вот уже из-под мятых пеленок крафт-бумаги показался женский силуэт в розовато-перламутровых тонах.

Модель – пышнотелая дама с томным взором – по замыслу автора была помещена в ветвистые рога некоего фантастического существа с головой оленя и человеческим телом, облаченным в рыцарские доспехи. Лизе портрет совсем не понравился. Из кухни появился Павел, поставил на стол поднос, уставленный запотевшими стаканами со льдом, и стал разглядывать распакованную работу. Он принял серьезный вид, чтобы не обидеть несчастного Юрия. Тот нервничал:

– Что скажешь, старик? Плохая работа, что ли? Да и похожа она на портрете, хочешь фотографию ее покажу, у меня с собой.

– Не надо, я верю. Так, Юр, объясни толком, кто портрет-то заказал? Муж ее?

– Ну да, муж, а кто же еще! Я тебе говорил. Консул, бельгийский… я вон, видишь, доспехи рыцаря не от балды придумал, а с гравюры ихнего героя, Готфрида Бульонского, выписывал, чтоб ему пусто было. А он ничего не объяснил, через кухню, через черный ход меня выпроводил, сволочь. Вот тварь шенгенская! Я ему кто? Мальчишка? А главное – за что? Почему?

Слушая сумбурную историю «берета», дамы уже понемногу стали догадываться о причине конфликта. Предупреждая Милкину любовь к правде, Лиза наступила ей на ногу и, прошептав как можно тише: «Молчи!», отвернулась к окну.

– Ты, Юр, знаешь, мн-э-э… работа очень сильная. И композиционно… очень необычно. Только вот… ты, старик, на мой взгляд, с этими рогами у рыцаря переборщил. Он же мог это как намек понять…

– С рогами? В каком смысле намек?

– В смысле рогов.

– Как? Ах… в этом смысле? Да я ничего такого и в мыслях не держал! – проговорил совершенно обескураженный Юрий.

– А консул-то, видимо, держал.

– Ах ты, е-мое. Как же так?.. А у тебя водка есть?

– Водка есть. Могу налить, только пить с тобой, прости, не буду – мы сейчас уезжаем, – скороговоркой произнес Павел, отстаивая свое право на дачный пленэр.

– Эх, что с вами разговаривать! Стою тут, унижаюсь… да пошли вы все…

– Старик, ты напрасно, я же тебя сразу предупредил…

Но Юрий уже ничего не слушал и торопливо заматывал работу бечевкой.

– Э-э-эх! Все вы… – но что они все, он выкрикнул уже в коридоре, и голос его затих за дверью.

– Да уж, муки творчества, ничего себе Юрий, – протянула Лиза.

– Художники – народ обидчивый. Не обращайте внимания. Через пару дней объявится.

– Ну, так мы едем или нет? – спросила Милка.

– А посмотреть на Екатерину Павловну?

– Ах да, конечно, – Павел юркнул за стоявшую в углу комнаты ширму. – Она, правда, пока досыхает и без рамы… заказчик сам потом работу оформляет. – Он поставил перед ними сначала мольберт, а уж потом вынес и аккуратно установил на нем небольшой по размеру портрет. Несмотря на свежий запах лака, исходящий от работы, несмотря на отсутствие золоченой рамы, она производила абсолютно музейное, какое-то антикварное впечатление. Хорошенькое, немного грустное личико Екатерины Павловны, обрамленное желтым капором со страусовым пером, было выписано с невероятной тщательностью, черты, складки платья, пейзаж скрупулезно проработаны. Весь холст покрывала легкая сетка разновеликих трещинок. Великая княгиня смотрела на них спокойным, слегка уставшим от позирования и абсолютно живым взглядом.

– «Научитесь писать, как старые мастера, а уж потом творите, как вам нравится» – так, кажется? Ну или что-то в этом роде говорил Дали? Вы, Павел, талант, – наконец произнесла Лиза, увиденное ее поразило.

– Ваша похвала мне приятна вдвойне, – просиял он.

– Просто чудо, а я вчера на копиистов бочку катила…

– Скажите, а вот трещины эти кругом, как вы их делаете? В печке запекаете? И сколько же стоит такая копия? – спросила Мила, которая никогда не забывала о коммерческой стороне дела.

– Кракелюры, иными словами трещины, появляются после специального лака. Современная химия. Никакой печки теперь не нужно. А стоимость зависит от размера оригинала, так как копия его в точности повторяет. Этот портрет небольшой и стоит три тысячи евро. Двойные портреты дороже. Многофигурные композиции, жанровая живопись еще больше. Если вы заметили «Свежего кавалера» – я тогда пробовал, только начинал, – работа небольшая, меньше полуметра в высоту, но деталей очень много – за него мне весьма приличные деньги предлагали… ну да это неинтересно.

– А мне интересно. Скажите все-таки, сколько.

– Пять тысяч.

– Надо же. Я вообще об этой профессии раньше не знала, а выясняется, такое прибыльное дело.

– По разному бывает… – уклончиво ответил Павел.

В это время у Милки в телефоне забренькал Джордже Марьянович. Это звонил Любиш. Надо было собираться.

Субботняя Москва оказалась на редкость пустой. Они быстро добрались до проспекта Мира, где договорились встретиться с Любишем и «Николаем II», в миру оказавшимся Вадимом Некрасовым. Последний явился настоящим франтом, в бежевом льняном ансамбле, соломенной шляпе и с цветами для дам. Тронулись в путь на двух машинах. Пыльная, душная, в постоянном ремонте Ярославка сменилась пыльным и душным наукоградом Королёв.