* * *

Я не сразу ушел из дома в Ла-Канделарии, и не только потому, что еще раз прослушал запись (и даже не один раз, а дважды), но еще и потому, что мне срочно нужно было снова увидеть Консу. Что еще она знала о Рикардо Лаверде? Возможно, она оставила меня одного с самым ценным своим имуществом намеренно, чтобы ее не заставили ничего рассказывать, чтобы внезапно не оказаться во власти моих расспросов. Начинало смеркаться. Я выглянул на улицу: уже горели желтые фонари, и белые стены домов меняли цвет. Было холодно. Я осмотрелся по сторонам. Консу нигде не было видно, так что я вернулся на кухню и нашел небольшой бумажный пакет размером с бутылку агуардьенте[27]. Моя ручка плохо писала на его поверхности, и мне пришлось постараться.

«Уважаемая Консу!

Я ждал вас почти час. Спасибо, что позволили мне послушать запись. Я хотел лично поблагодарить вас, но у меня не было возможности».

Под строчками, которые мне удалось нацарапать, я вывел свое полное имя и фамилию, необычную для Колумбии и до сих пор вызывающую у меня некоторую неловкость, потому что у нас многие не доверяют людям, если их фамилию надо диктовать по буквам.

Потом я расправил пакет и положил на диктофон, засунув уголок в кассетоприемник. Я вышел на улицу со смешанными чувствами. Единственное, в чем я был уверен: мне не хотелось возвращаться домой, хотелось сохранить в себе то, что произошло; тайну, свидетелем которой я стал. Я никогда думал, что окажусь так близко к жизни Рикардо Лаверде, как только что, в его доме, в те минуты, пока длилась запись черного ящика, и мне не хотелось, чтобы это необычное ощущение исчезло; я пошел вниз по 7-й улице в центр Боготы мимо площади Боливара, затем на север, шагал в толпе по вечно переполненному тротуару, разрешал подталкивать меня в спину тем, кто спешил, и спотыкался о тех, кто шел впереди, выискивал менее людные улочки и даже забрел на ярмарку сувениров на 10-й улице, да, кажется, на 10-й, и все это время думал, что не хочу возвращаться домой, что Аура и Летисия – частички другого мира, не того, где жила память о Рикардо Лаверде, и уж тем более не того, где потерпел крушение рейс 965. Нет, я еще не мог появиться дома.

Я думал о том, как отсрочить возвращение домой и еще немного пожить в черном ящике, когда добрался до 22-й улицы; мое тело все решило за меня, и в конечном счете я оказался на сеансе порнофильма, где обнаженная женщина с длинными, очень светлыми волосами, стоя посреди кухни, задрала ногу так высоко, что ее каблук зацепился за решетку вытяжки, и, пока она оставалась в этом шатком равновесии, полностью одетый мужчина занимался с ней любовью, отдавая при этом непонятные приказы. Его артикуляция не совпадала со звучавшими с экрана словами.

* * *

В Чистый четверг 1999 года, через девять месяцев после моей встречи с хозяйкой комнаты Рикардо Лаверде и за восемь месяцев до конца тысячелетия, я пришел домой и обнаружил на автоответчике женский голос и номер телефона. «Это для сеньора Антонио Яммары, – произнес голос, молодой, но печальный, усталый и одновременно чувственный, голос одной из тех женщин, которым пришлось повзрослеть до срока. – Ваше имя назвала сеньора Консуэло Сандоваль, а номер я нашла сама. Простите, что беспокою, но ваш телефон есть в справочнике. Позвоните, пожалуйста. Мне нужно с вами поговорить».

Я сразу же перезвонил.

– Я ждала вашего звонка, – сказала женщина.

– С кем я говорю? – спросил я.

– Простите, что побеспокоила, – ответила женщина. – Меня зовут Майя Фритц, не знаю, говорит ли вам это о чем-нибудь. Это не моя фамилия, моей мамы, а настоящая – Лаверде.

Я молчал, и она добавила то, в чем к тому моменту уже не было нужды:

– Я дочь Рикардо Лаверде. Мне нужно вас кое о чем расспросить.

Наверное, я что-то ответил, хотя возможно, просто повторил имена – ее и ее отца. Майя Фритц, дочь Рикардо Лаверде, продолжала:

– Знаете, я живу далеко и не могу приехать в Боготу, это долго объяснять. Вот почему я прошу о двойном одолжении: я хочу пригласить вас провести день у меня дома. Я хочу попросить, чтобы вы рассказали о моем отце все, что знаете. Да, это большая услуга, но у нас уже тепло, а готовят здесь очень вкусно, обещаю, вы не пожалеете. Так что решайте, сеньор Яммара. Если у вас есть карандаш и бумага, я объясню, как добраться.

На следующее утро в семь часов, позавтракав только кофе, я ехал по 80-й улице к западной оконечности города. Утро выдалось холодным и пасмурным, движение было уже интенсивным, даже агрессивным; тем не менее мне не потребовалось много времени, чтобы добраться до окраины, где городской пейзаж меняется и легкие сразу же чувствуют, что воздух становится чище. С годами здесь все изменилось: широкие, только что покрытые асфальтом дороги красовались сверкающей белой разметкой, зебрами переходов, прерывистыми линиями между полосами. Множество раз в детстве я проделывал похожие путешествия пешком, поднимался в горы, окружающие город, а затем совершал крутой спуск и за три часа преодолевал наши 2600 холодных и дождливых метров до долины реки Магдалены, где некоторые места находятся ниже уровня моря, а кое в каких несчастных районах температура достигает сорока градусов Цельсия.

Так было и с Ла-Дорадой, городком на полпути между Боготой и Медельином, где все обычно останавливаются, чтобы перекусить, встретиться с кем-либо, а иногда даже понежиться на солнце.

Неподалеку от Ла-Дорады, в местечке, которое по описанию отличалось от городка с его пешеходной суетой и напряженным движением, и жила Майя Фритц. Я провел четыре часа в дороге, но вместо того, чтобы размышлять о ней и обстоятельствах, которые нас связали, думал об Ауре или, лучше сказать, о том, что произошло прошлым вечером.

Когда Майя Фритц продиктовала, как до нее добраться, а я набросал плохонькую карту (с обратной стороны листка были пометки к одному из моих ближайших занятий: мы собирались обсудить право Антигоны нарушить закон и похоронить брата), мы с Аурой самым мирным образом занимались вечерними домашними делами: готовили вдвоем ужин, пока Летисия смотрела кино, рассказывали друг другу, как прошел день, смеялись, толкаясь на тесной кухне. Летисии очень нравился фильм про Питера Пэна, а еще «Книга джунглей» и пара выпусков «Маппет-шоу»[28], которые Аура купила, не столько чтобы доставить удовольствие дочке, сколько из собственных ностальгических чувств: когда-то ей очень нравился граф фон Знак, и она испытывала легкое презрение к свинке Мисс Пигги. Хотя нет, в тот вечер по телевизору в нашей комнате шло не «Маппет-шоу», а фильм про Питера Пэна, да, точно; Питер Пэн – «эта история случилась раньше и повторится вновь», – произнес неизвестный мне рассказчик, – когда Аура в красном матерчатом фартуке со старомодным изображением Санта-Клауса сказала, не глядя мне в глаза: