— Арфа есть в доме господина градоначальника. Я только что о том совершенно случайно узнала. На ней играла его покойная жена, так вы уж постарайтесь проявить тактичность, когда будете просить.

— А когда это я был бестактен?

— Да хоть с Екатериной Дмитриевной. Могли бы увидеть ее недовольство, но даже спросить не удосужились.

— Ох и горазды вы, Дарья Владимировна, выговоры устраивать. Но вы правы, а я виноват. Спасибо, что подсказали. Ну и за арфу отдельное спасибо. И за Шиллера еще одно.

На следующий день, когда мы встретились с Петей, я ждала, что он с места в карьер начнет говорить о расследовании убийства. Но он как раз весьма тактично начал с просьбы показать ему будку суфлера. Поерзав на жестком и высоком стуле, он потрогал зачем-то лампочку, а затем попросил разрешения проверить себя в качестве суфлера.

— Давайте, вы будете как бы играть роль и понарошку забывать текст, а я вам буду отсюда подсказывать?

Я открыла книгу — здесь с прошлого раза оставалась лежать пьеса про «Принца Гамлета» — и пояснила, как нужно говорить подсказки. А раз я была единственной актрисой, то пришлось поискать монолог. Или просто большой кусок текста одного из героев. Первое, что попалось на глаза, была длинная реплика Полония.

Выбравшись на сцену, я встала в позу: закинула голову вверх, одну руку приложила ко лбу, другую отвела в сторону и назад, после чего воскликнула с дрожью в голосе и чуть завывая, как это порой делали плохие трагики:

— Силки для птиц! Пока играла кровь,

И я на клятвы не скупился, помню.

Петя засмеялся. Хотя я и специально старалась его насмешить, но замечание ему сделала:

— А вот смеяться суфлеру не дозволено ни при каких обстоятельствах. Из суфлерской будки видно многое, чего из зала не увидишь. Порой и смешно бывает. Но смеяться никак нельзя — вдруг в зале слышно будет, да и сбиться легко, текст потерять. Так что перестаньте хохотать и извольте работать.

Я начала заново, прочитала три строки и сделала паузу. Петя понял и текст подсказал:

— Нет, эти вспышки не дают тепла,

Слепят на миг и гаснут в обещанье.

Но сделал он подсказку каким-то противным свистящим шепотом. Пришлось объяснять, как правильно приглушать звук, чтобы все сказанное оставалось понятным и четким. Нужного результата мы так и не достигли, хотя сдвиги в положительную сторону были очевидны. Что я и сообщила ученику суфлера. Петя счел это за похвалу:

— Мне бы пару раз прорепетировать, я еще лучше смогу. Пожалуй, напрошусь в суфлеры к Николя Массалитинову, когда они у себя в народном театре станут новую пьесу ставить.

Мы еще посмотрели подъемные механизмы, и лишь после того Петя заговорил про расследование.

— Я вот насчет вчерашнего разговора хотел сказать. Похвалиться мне нечем, лишь самое очевидное в голову приходит. А очевидное состоит в том, что главным подозреваемым у нас является господин Шишкин.

— И в чем же вы его подозреваете? — не удержалась я от колкости. — В том, что он убил двоих человек, после застрелился сам и уж совсем после спрятал пистолет?

Петя лишь отмахнулся от моих придирок:

— Пожалуй, я неправильно выразился. Ни в чем таком я покойного господина Шишкина не подозреваю. Я лишь предполагаю, — для пущей убедительности он поднял вверх указательный палец, — что, скорее всего, именно он мог узнать нечто, за что и был убит. Вот и выстрелы, с ваших же слов, звучали не с равными промежутками, а в определенной последовательности. Сперва один, после паузы два почти слитно. Да и то, что господин Шишкин был убит выстрелом в голову, а двое других были поражены в сердце, тоже о чем-то должно говорить?

О последнем и я думала. Из всего этого получалось, что нашего хозяйственного распорядителя убийца выделил особо.

— Вот я и подумал, что убивать собирались именно господина Шишкина. Два же других убийства совершены с целью устранения свидетелей. Такая вот картина вырисовывается. Следовательно, и искать нужно среди знакомств господина Шишкина.

— Хорошо, — согласилась я. — И более чем логично. Но как конкретно вы предлагаете поступить?

Тут Петя оживился, тут же немного смутился, но все же бойко доложил:

— Помимо прочего, я еще слышал, как Николай Сергеевич, то есть господин полицмейстер, говорил о том трактирщике, что он несомненный жулик и, рано или поздно, полиции придется заняться его делишками. Вот я предлагаю проследить за трактирщиком Елсуковым, а для начала посетить его трактир и присмотреться. Вдруг в самом трактире происходит нечто противозаконное?

Я уж собралась дать своему собеседнику отповедь по поводу незаконных деяний, творящихся на глазах у всех в таком людном месте, как трактир, что выглядело бы по меньшей мере глупо, но почувствовала, что Петя чего-то недосказал, и поинтересовалась:

— И каким же образом вы собираетесь посетить трактир? Трактиры уж точно гимназистам посещать не дозволено, и вас туда попросту не пустят!

Тут и стала понятной причина Петиного смущения: после моих слов он смутился еще больше, чем прежде, и даже густо покраснел.

— Ну же, выкладывайте, что вы задумали! — потребовала я.

— Можно переодеться, а вы мне в этом поможете. Мы же в театре, здесь наверняка найдется все нужное!

— Получается, что вы решили изменить свою внешность таким манером, чтобы не бросаться в глаза среди прочих посетителей? — глядя в глаза собеседнику, спросила я. — Так? Так! А что конкретно вы предлагаете?

— Приклеить бороду, усы…

Я не дослушала до конца про затеваемый гимназистом маскарад, потому что мне стало буквально плохо. Если бы за кулисами не было столь пыльно, то, пожалуй, и на пол бы улеглась — так душил меня смех. Петя сначала жутко перепугался, но, поняв, что скрючивает меня лишь от смеха, разобиделся и отошел в сторону. Но и это меня не остановило, так меня пробрало. Уж не знаю, сколько времени продолжался у меня приступ хохота, но в итоге мне удалось успокоиться. Утерев слезы, я пошла объясняться с великим сыщиком в гимназическом мундире.

— Петя, вы, пожалуйста, не обижайтесь! — обратилась я к нему почти ласково, видя, сколь он расстроен моей реакцией. — Вы просто не знаете, что клеёные усы и борода лишь в свете рампы могут выглядеть как настоящие. Вблизи сразу заметно, что они поддельные. Хотя если очень и очень постараться, то можно добиться, чтобы это обстоятельство не слишком сильно бросалось в глаза. Но только на лице взрослого человека. На вашем же лице они будут как..

— А что такого в моем лице? Лицо как лицо, — тут же вспыхнул гимназист.

— Петя, вы слишком юны и борода вам не пристала, — стараясь загладить свой бестактный смех, я говорила тихо и обстоятельно. — Разве что ее для смеху нацепить. Но вы же никого смешить не собираетесь?