– Секс, это когда я трогаю тебя, и тебе это приятно настолько, что ты просишь меня не останавливаться и сделать больше.

Это объяснение производит фурор не только в моей впечатлительной душе – ритм его дыхания тоже изменился.

– Насколько больше?

Он не отвечает, но его рука сжимает мою ладонь. Я замираю, потому что не имею представления, чего от него ждать в этот момент. Мою ладонь опускают на джинсы. Едва я успеваю подумать, что за такой толстенной тканью вряд ли удастся что-нибудь понять, как сразу убеждаюсь в обратном. Этого обратного так много, что кровь приливает к моим щекам, ушам, пробирается на затылок и оттуда вдоль позвоночника устремляется ко всем самым важным частям тела.

Но мне мало. Мне хочется чего-то ещё, хоть я и не понимаю до конца, чего именно.

– Рэйчел говорила, у парней… есть… – последнее слово я решаюсь произнести только шёпотом и у самого его уха, – семена.

Он сглатывает, прежде чем, ответить:

– Да, это почти здесь.

– Почти?

На этот раз он не медлит, прежде чем сдвинуть мою руку ещё дальше и ещё ниже.

Мне приятно то, что я ощущаю. Настолько, что глаза жмурятся сами собой, словно их ослепили, хотя темнее этой ночи вообще не бывает.

– Это сейчас у нас секс? – спрашиваю его.

– Почти…

– Мне приятно. Очень, – признаюсь ему.

Он долго молчит и ничего не делает, а я снова в недоумении: ну что опять не так?

– Секс – это больше.

– Намного?

– Смотря с кем.

До меня не сразу доходит. А когда это случается, вышибает из «приятности» со свистом и грохотом. Моя рука сама собой отдёргивается от него, как от углей костра. Но он и не думал меня останавливать или хотя бы спрашивать, почему я это сделала.

Я разворачиваюсь к нему спиной и закрываю глаза, чтобы спать.

Выждав довольно приличное время, а точнее, дождавшись, пока моё желание кого-то убить приобретёт степень неукротимого, сосед по кровати резко разворачивает меня на спину и прежде, чем я успеваю заехать ему, арестовывает мои руки, ловко пришпилив их своей одной прямо у меня над головой. Дёргаться я тоже не могу – мои ноги так же безнадёжно обездвижены, как и руки. Всё, что мне осталось – это говорить, но и это не успеваю.

– В том, что я помню, есть только ты! – получаю.

Мне не приходило в голову, что он может вот так легко меня обезвредить во всех смыслах. Я не могу пошевелиться, и сказать мне теперь тоже нечего.

Остаётся только спрашивать, пока отвечают:

– И много меня?

– Очень.

– Какая я?

– Непреодолимо… сексуальная.

– Ещё какая?

– Нежная. Очень…

От его слов у меня мурашки и жар… везде.

– А в жизни? – пытаюсь себя остудить.

– Ты будешь смеяться, – неожиданно ухмыляется он, – но это всё, что я помню.

– Серьёзно? Секс – это всё, что ты помнишь?

– Угу.

Можно было оставить себе одно воспоминание – кажется, так Рэйчел говорила? А как же выживание? Помнил он или на ходу соображал? А секс… он ведь в темноте случается, как я обратила внимание в лагере.

– А ты точно уверен, что это я? – делюсь сомнениями.

Альфа приближает своё лицо и целует в губы с таким чувством, что я на мгновение забываю обо всех так сильно волнующих меня вопросах.

– Вот в такие моменты, как этот, абсолютно уверен, – отвечает он, отпуская мои запястья, а за ними и ноги. – Но, когда ты не слушаешь меня, кричишь, ругаешься, обижаешь, я начинаю сомневаться.

Я понимаю, к чему он клонит.

– А когда откидываешь мои руки – эти сомнения становятся непреодолимыми.

– Это называется манипуляцией. Если хочешь заняться сексом, так и скажи – возможно, я буду не против. Но я для себя выяснила одно: там было темно, и ты наверняка не уверен, я в твоих эротических воспоминаниях или не я, так что вполне вероятно, что мы никакая не пара, и по возвращению домой тебя ждёт жена с тремя детьми.

– А почему не тебя – муж с тремя детьми?

– Это полностью исключено. Я совершенно точно не замужем.

Мгновение в нашей комнате царит тишина, и почти сразу её рассекает такой неудержимый, что я бы даже сказала вопиюще непристойный хохот, лишённый не то что всякой деликатности, но и вообще элементарной воспитанности.

Насмеявшись и отдышавшись от собственного веселья мне, в конце концов, выдают распоряжение:

– Спи уже, не жена!

Но я не могу уснуть. Кто, вообще, способен уснуть после такого? В маленькое окно маяка снова тарабанит косой дождь, шум беспокойного океана почти у его подножия должен либо вселять страх, либо усыплять – это уж кому как, но у меня в голове все мысли… об этом. О том, что ощущали мои пальцы.

Я тихо, так тихо, что сама себе не верю, прошу:

– Покажи мне, что такое «больше»…

И в ответ получаю:

– Спи, Седьмая.

Я не Седьмая. И он прекрасно об этом знает. А я, не имея представления, что делаю, и кто меня ведёт, прижимаюсь губами к его шее на затылке – он лежит на животе, лицом к окну, макушкой ко мне. Мои пальцы зарываются в его волосы и гладят их так, как мне уже очень давно хотелось. Потом, опять же, слушая нечто настойчивое внутри себя, я прихватываю кожу на его шее зубами. В этом месте, где шея соединяется с его плечами, она солёная на вкус, но по всему моему телу расходятся импульсы приторной сладости и опадают внизу живота требовательным давлением.

Он сказал, секс – это когда ты прикасаешься, чтобы сделать себе приятно, а тому, другому, от этого приятнее вдвойне. Почему же дышать ему сейчас так сложно, если он спокоен, ни в чём не заинтересован и единственное, чего хочет – это отправить меня спать?

Наконец, он разворачивается на спину и смотрит на меня. Света нет совсем, это не лунная ночь, и даже звёзд нет, чтобы помочь мне увидеть выражение его лица. Как, впрочем, и ему не узнать, что на моём...

А может, это и к лучшему?

Я склоняюсь к его животу и, схватив зубами край футболки, отодвигаю её в сторону. Шумный выдох я принимаю как знак одобрения и