сводит, но голод не тётка, будешь есть и её, если другого нет.

– Давай сварим и поедим? – предлагает Цыпа с улыбкой.

Я знаю, что он будет против. Если мы не делимся с ней едой, то и нам ничего брать у неё нельзя.

– Спасибо, – благодарю, – но я не люблю картошку.

– Брось, – советует она. – Поедим и снова туда пойдём, накапаем больше и принесём сюда для всех. Если делать всё быстро, то вернёмся засветло.

– Нет.

– Картошка тяжёлая, в горы брать её нет смысла, – продолжает Цыпа. – Лучше съесть её здесь, а запасы рыбы и сухие фрукты сохранить для перехода.

– Извини, но нет.

И тут Цыпа приводит самый тяжеловесный довод:

– Впереди зима, всё равно всё сгниёт. В лагере никто о картошке не знает, иначе бы уже всю выкопали. Рыба-то достала всех.

– Нет, – отрезаю я. – Картошку свою можешь сварить над очагом. Там в буфете есть котелок, я видела.

– Хорошее здесь место, тёплое, уютное. Как будто жил кто-то.

– Альфа говорит, у маяка может быть приставленный к нему человек. Он скорее всего, наведывается сюда время от времени, следит за маяком и, наверное, остаётся с ночёвками. Так Альфа думает, потому что есть запас еды… и спать есть, где.

– А готовить негде, потому что надолго сюда не приезжают, – соображает Цыпа, утвердительно кивая головой.

– Над очагом есть решётка – как раз для этих дел, думаю.

– Я поняла.

Спустя примерно час, запах запечённой картошки затмевает мой разум так, что я даже забываю о своей депрессии. Цыпа это, конечно, замечает, и всё время предлагает мне «отведать». А я из последних сил отказываюсь.

Глава 12. Картошка

На третий день меня будит радостный голос Цыпы:

– Смотри, дождь закончился! – улыбается она.

Я выглядываю в окно, и правда: небо серое, унылое, но дождя нет, и ветер успел продуть насухо киснувший до этого несколько дней кряду деревянный помост маяка.

– Сегодня – это наш шанс добыть картошки, – тихо и по-заговорщицки продолжает проталкивать свой план Цыпа. – Кто знает, когда ещё выдастся такая погода? А если и разъяснится, вдруг Альфа решит сразу идти в горы? В картофеле много витаминов, если ты вдруг забыла, а они нам сейчас ой как понадобятся…

– Альфа сказал нам сидеть здесь и не высовываться, – напоминаю я ей. – Да и потом, туда день идти и день обратно.

– Это ты шла день, вернее, тащилась, а для нормального, здорового человека, туда всего пару часов пути и пару обратно. Альфа вернётся часов через пять-шесть, минимум, ты же знаешь. Мы как раз успеем.

– А если раньше?

– Просто скажешь, что захотелось прогуляться с подругой. Что он, убьёт тебя?

– Не убьёт, конечно. Но он же не просто так попросил нас никуда не ходить!

– Мда. Что-то в тебе в корне изменилось… надломилось… или согнулось, что ли. Прогнулось.

Ну надо же. А ведь она тоже не та, что была раньше.

– Ничего не прогнулось. Не выдумывай.

Просто, приходится прислушиваться, когда ты человеку стольким обязан, а он ещё и бесчисленное количество раз оказывался прав. Да и вообще, если задуматься, эта короткая, по сути, жизнь была такой насыщенной и полной, столько всего произошло, а он, ведь, всегда был рядом. Какими бы навязчивыми ни были мои депрессивные иллюзии, он всегда рядом был.

– Ладно. Пошли, – говорю.

– А чего вздыхаешь так тяжело?

Потому что он узнает в любом случае.

Пока мы идём к землянке мне приходит на ум, что Цыпа была права – засиделись мы в тёплом и безопасном маяке, и эта прогулка – как глоток свежего воздуха. Я даже ловлю себя на том, что улыбаюсь скрюченным суровостью климата стволам прибрежных сосен, редким песочным пляжам и выброшенным на них длинным водорослям.

-Ты что-нибудь помнишь? – спрашиваю я у Цыпы, только чтобы не идти молча.

– Ничего. Вообще.

– Есть мнение, что каждый выбирал сам, что стереть, а что оставить. Но оставить можно было только что-то одно. Ты не помнишь ничего такого?

– Неа, – отрицательно качает головой Цыпа. – У каждого свой опыт и свои заморочки.

– Это уж точно, – вынуждена согласиться и я.

– Альфе вон, всё время снится один и тот же человек.

– Да?

– Угу. Девушка. Он говорит, что никогда не видит её лица. Да и, вообще, не может увидеть, какая она физически. Но он чувствует её. Как бы, он её видит не глазами, а… чувствами и ощущениями. Так он говорит. И ещё он уверен, что его девушка блондинка, потому что «брюнетки для него в принципе не привлекательны», представляешь?

Цыпа прыскает со смеху, немного даже запрокинув голову. Я кривлю рот в улыбке.

Мне он ничего не говорил о своих снах, не делился. А про интимные воспоминания наврал, конечно – хотел развлечься.

Цыпа продолжает тараторить, может, и важное что-то, но я её больше не слышу. Мне… нет, «неприятно» – это не то слово. Мне… меня будто исцарапали большой белой ракушкой изнутри, и теперь там всё кровоточит.

Кто ближе? Тот, кого обнимают перед сном, или тот, кому доверяют сокровенное? С кем делятся интимным? С кем не боятся откровенно поговорить? С кем в принципе разговаривают…

Да уж, интересная информация. Выбор-то у него, оказывается, был невелик. В лагере из десяти девушек только две блондинки.

Землянка и территория вокруг неё почти не переменились, не считая того, что теперь в самом центре стоящей перед ней поляны возвышается холм и на нём черепичная табличка с нацарапанной надписью: «Покойся с миром». Я узнаю в этом Леннона, и при мысли о нём из моего сердца вдруг выливается столько тепла, что становится аж жарко в груди, и я невольно улыбаюсь.

– Да, – замечает мою улыбку Цыпа, – они похоронили его. Это очень благое дело, хоть едва и не лишило жизни их самих.

И меня с Альфой, думаю я.

Место, где, по словам Цыпы, прячется картошка, выглядит просто заросшим бурьяном пустырём. Видно, скепсис на моём лице слишком красноречив, потому что Цыпа вдруг кидается то ли объясняться то ли оправдываться.

– Я вначале тоже и подумать бы не могла, но это место мне показалось безопасным, хоть тут и умер человек от болезни. Осталась