поймать, хоть и пытаюсь, и оно, вернее, они с тонким звоном падают на пол.

Это кольца – жёлтые, наверное, золотые – и две маленькие белые капсулы.

Одно из колец уж больно напоминает Цыпино – те же листики папоротника и несколько блестящих камней. Когда я приглядываюсь ко второму, всё моё тело покрывается мурашками: на нём нет камней, но узор тот же - листья папоротника. Если верить тому, что рассказывала Рэйчел, два одинаковых кольца могут быть только обручальными, то есть символом одной пары. Мои руки начинают дрожать, как от лихорадки, и кружится голова, к горлу подступило что-то такое большое, что совершенно невозможно проглотить.

Я всё же решаюсь нацепить кольцо на свой палец, и оно оказывается большим. Так велико, что болтается, как обруч на талии гимнастки. Внезапно на ум приходит и след на моём пальце, который был виден в течение нескольких дней после того, как я очнулась, и вскоре исчез. Он был широким, насколько я помню, а эти кольца тонкие…

– Что это упало? – спрашивает меня Цыпа, спускаясь по лестнице.

– Ничего.

Я разворачиваюсь к ней спиной и запихиваю сокровища часов на место, торопливо закручиваю обратно крышку.

– Стирать что ли собралась?

– Да, хотела, – каким-то обессилевшим голосом признаюсь ей я.

Нужно срочно взять себя в руки, иначе Цыпа будет приставать с расспросами или, что ещё хуже, начнёт совать свой нос в эти часы, будь они неладны.

– В такую погоду? Стирать? А сушить где? Снаружи вон как поливает! Я не знаю, как по нужде сходить – вся же мокрая вернусь. Как только Альфа охотится в такую погоду…

– У него непромокаемая куртка, – машинально отвечаю ей я.

Все мои мысли и чувства поработило кольцо. Не моё ведь. Как ни тошно это признавать – не моё.

– Какая бы непромокаемая ни была, всё равно он промокнет до нитки. И заболеет.

– Не заболеет, – уверенно обещаю.

Мой голос упорно продолжает быть бесцветным, как бы я ни старалась казаться живее и непринуждённее.

– У тебя что-то случилось? – конечно же замечает перемены во мне Цыпа.

– Ничего не случилось.

И это чистая правда. Я всего лишь нашла у парня, которого уже начала считать своим, два кольца, и ни одно из них не принадлежит мне. А он верит, непоколебимо верит в то, что я – та самая. Так верит, что и меня убедил.

Господи…

Я опускаюсь на пол и закрываю лицо руками – никакая из меня притворщица.

– Голова кружится?

– Да, немного, – подхватываю предложенную версию я.

Цыпа на время умолкает, но в образовавшейся тишине я вдруг очень чётко улавливаю напряжение.

– Вы спите, – не столько спрашивает, сколько констатирует внезапно ставшим металлическим голосом Цыпа.

А мне вдруг вспоминаются адресованные ей не так давно слова Альфы: «Мне сейчас перед тобой отчитаться? Или можно позже?».

– Спим, – подтверждаю я. – Ночью в основном. Иногда днём, когда очень устанем или заболеем.

Цыпа некоторое время пялится на меня с недоверием.

– Смотри… – с угрозой тянет она, – если он узнает, что ты беременна, он ведь не поведёт тебя… туда, куда вы идёте.

– А кого поведёт? – считаю нужным поинтересоваться я.

– Не знаю, – пожимает плечами Цыпа. – Себя самого, скорее всего. И тогда нам уж точно за ним не угнаться. Так что… помалкивай.

– Да уж промолчу, – обещаю ей, думая о своём.

Как теперь быть? Как быть, если я знаю правду, а он… продолжает заблуждаться?

– Ну… вещи посушить и на стульях можно, если поставить их спинками к камину, например, – выдвигает идею Цыпа.

– Я так и собиралась, – резко отвечаю я ей.

Цыпа виновата во многом, но только не в том, что я – не «та самая». А насколько это было для меня важным стало очевидно только сейчас, когда над всеми домыслами и сомнениями нависла горькая подтверждённая документально правда.

Это не я.

Его девушка – не я.

В ванной, пока стираю, от души реву, и мои слёзы скатываются в мыльную земляничную воду. Говорить ему или не говорить? Что если сказать? Выведет он меня отсюда или бросит как рудиментарный элемент? Скорее всего, отправит теперь нас обеих в лагерь, а сам уйдёт и никогда не вернётся. Пришлёт помощь, конечно, если сам сможет её найти.

Пока я развешивала на стульях влажные вещи Альфы, Цыпа, скрестив на полу ноги, принялась разбирать свой рюкзак. Внезапно мой взгляд запинается о её голые ступни – они в ранах. Этим утром я настолько потерялась в собственном тумане, что не заметила их прежде.

– Что у тебя с ногами? – спрашиваю её.

– А, – отмахивается Цыпа, – всего лишь мозоли.

– Ничего себе мозоли… кровавые. Им нужно время и мазь с антибиотиком, а ты упорно шла за нами следом.

– Это было важнее пары болячек.

Призадумавшись, я прихожу к выводу, что она права.

– Скоро он вернётся? – спрашивает меня.

– Понятия не имею.

– Он разве тебе не сказал, куда идёт?

– Нет, – качаю головой. – Иногда ему нужно уединяться. Это всё, что я знаю. И как ты собиралась с такими ногами идти через горы? – спрашиваю её.

– Даже с такими ногами у меня намного больше сил, чем у тебя. Ты же идёшь.

Что правда, то правда.

Я смазываю её раны всем, чем могу придумать, использую всё, что осталось в моей аптечке.

– Ты такая, на самом деле, хорошая, добрая, – внезапно сообщает мне Цыпа. – Все думают, что ты грубиянка и тебе на всех наплевать, но на самом деле ты умеешь заботиться о других, как никто.

- Да? Спасибо, что за метила.

- Да. Послушай, я хочу рассказать тебе один секрет. Ни с кем другим бы я этим не поделилась, а вот с тобой… В общем, возле хижины есть не один огород, как ты говорила. Их там несколько. И в земле есть картофель, очень много, если рыть достаточно долго. Он разрастается сам, поэтому системы никакой нет, и рыть нужно везде. Но я знаю места, где он есть наверняка!

Цыпа притягивает к себе рюкзак и вынимает из него связанную в узел футболку. В ней вымытый до сияющей чистоты картофель. При виде его я едва не захлёбываюсь слюной. От солёной рыбы уже скулы