не верю в это «нечаянно». Тянусь к его шее, протискиваюсь лицом между ней и его плечом, вдыхаю, целую… и жду, что меня снова нечаянно погладят в том месте, из-за которого мы так серьёзно вчера поссорились.

И он делает это, но слишком осторожно, нежно, почти невесомо, а мне хочется большего.

И я мягко кусаю его за плечо.

– Мы не одни, – отвечает.

Да, конечно, я помню. С нами тут ещё Цыпа… что б её. Но мы ведь и не делаем ничего такого? А хочется, до безумия сильно хочется всего самого такого… большего, одним словом.

Я знаю, уверена каждой своей клеткой в том, что случится после того, как прижмусь губами к самому краешку его рта. Если бы поцеловала прямиком в губы, он бы, может, и заартачился, а так… ему тоже сразу начинает хотеться большего.

Большее, в его понимании – это съесть мой рот целиком, одновременно отрывая по куску от моих бёдер и живота пальцами. Какими же приятными могут быть прикосновения... Настолько, что малозначимым становится всё. Абсолютно всё, кроме его ладоней и губ. А ведь, начиналось всё с маленького, крохотного, почти микроскопического прикосновения к краешку его рта. Маленького, но очень много обещающего и ещё больше ждущего взамен.

– Гм-гм. Я здесь, и я вас вижу… и слышу.

Если бы я хоть немного знала Альфу, когда мы познакомились, я бы выбрала для него совсем другое имя. Всякий раз, когда его ясное и солнечное лицо до пугающего быстро меняется на пасмурное, ветреное, неумолимо надвигающееся штормом, мне приходит на ум слово Цунами.

Он с такой силой сжимает свои зубы, что я почти слышу, как крошится их эмаль. Его гибкое жаркое тело каменеет, нежность трансформируется в резкость, почти грубость. В таком состоянии, как сейчас, он не умеет находиться в горизонтальном положении, ему обязательно нужно склоняться над проблемами с высоты своего роста.

– Только скажи мне, почему ты здесь? – шипит он ей в лицо, схватив за запястье.

– Отпусти, – шёпотом просит она.

И он, словно опомнившись, отпускает.

Я, честно говоря, сама в шоке, не только Цыпа. Таким неуравновешенным никто из нас его не видел. Может, у него и впрямь с рассудком что?

– Я пойду с вами, – твёрдо заявляет Цыпа.

В этот момент она мне не то что бы нравится, но, по крайне мере, не раздражает, как обычно. Просто сейчас она настоящая, он как будто застал её врасплох, и она не успела натянуть ни одну из своих масок. А без них ей намного лучше. Естественнее так и проще. И понятно, наконец, что у неё на уме.

А может, это и не припадок у него вовсе? Намеренный ход?

– Мы же с тобой решили уже этот вопрос, – неожиданно спокойно напоминает он.

У меня руки покрываются мурашками. Что у них за игра? Что это за качели?

– Альфа, – ровно отвечает ему Цыпа, – ты можешь мне угрожать сколько угодно, и, признаю, выглядит это в моменте очень даже убедительно. Но после месяцев нашей дружбы я твёрдо знаю, что ты и мухи не обидишь.

– Это смотря, куда та муха сядет.

– Да брось. Ты даже Хромого убить не смог. А ведь он был совсем отбитым… вернее, есть, но где-то совсем далеко и не с нами. И все в деревне об этом знают, Альфа.

– Ты растрепала? И это в твоём понимании дружба?

Опять я в самом котле их взаимоотношений. Эти двое не менее близки, чем я с Альфой. Только целует он меня, а не её. И обнимает ночью.

– Ты рассказал мне, чтобы поберечь мои нервы, я помню об этом очень хорошо, Альфа. Как и всё другое, что ты сделал для меня и других. Но и я им передала это с той же целью – дать надежду. Им тоже нужно на что-то опираться, жить дальше. Тем более теперь, когда тебя нет.

– А ты понимаешь, что их шансы дойти стремятся к нулю?

– Только у тех, кто пойдёт сам. А у кого есть ты… и твои волшебные часы, доберутся в целости.

– Я бы никого здесь не бросил. Уже через пару суток тут были бы люди. Если такое, вообще, возможно… – добавляет чуть тише.

– Знаю, – кивает она. – И никогда не сомневалась. Но пусть другие остаются ждать, а я пойду с вами.

Альфа беспомощно смотрит с высоты своего роста на её маленькое, но совершенно неподвластное ему существо. Он заставил меня слушаться, а вот её не может. Она всё равно делает по-своему и просто ставит его перед фактом.

Я даже вынуждена прикусить губу, чтобы не улыбаться. Надо же, Цыпа впервые по-настоящему мне нравится.

Глава 11. Символ

Дождь сводит с ума и меня начинает тошнить от безделья. Я вспоминаю о нестиранных вещах единственного в этом доме мужчины. Спускаюсь, и точно, так и есть – они лежат на краю скамейки, забытые и нетронутые со вчерашнего вечера. Где ходит в такую погоду их владелец неизвестно, а мне вот будет чем заняться.

Когда-то это были ослепительно белая футболка и почти белые штаны, а теперь от множества стирок в ледяной воде без всякого мыла и то и другое приобрело один и тот же оттенок серого. Сегодня я им устрою настоящую баню, и когда они высохнут, от них будет пахнуть земляничным мылом.

Я встряхиваю обе вещи, чтобы всякий прицепившийся к ним мусор отвалился прежде, чем они будут опущены в горячую воду, но вместо него на пол вылетают часы. Альфа положил их в карман, чтобы не намочить, когда мылся, и забыл надеть утром.

Я поднимаю их и рассматриваю – это впервые, когда мне приходится держать настолько ценную и при этом не свою вещь в руках. Часы добротные, блестящие невзирая на всё, что им довелось пройти за эти месяцы. На бархатном экране цвета индиго тонкие стрелки показывают время, дату и стороны света – уникальная, просто бесценная для нас вещь. Сейчас одиннадцать тридцать дня, сегодня пятое октября и зелёная дверь комнаты смотрит на юго-восток, а окно – на северо-запад.

С нижней стороны часов есть выпуклость, она выглядит как крышечка. Не задумываясь, я начинаю крутить её по часовой стрелке, и она откручивается как крышка от банки. Внезапно из часов что-то вываливается, от неожиданности я не успеваю это