Керен стиснула зубы и глубоко вздохнула.

Она не только смягчилась по отношению к нему. Сейчас она пытается его оправдать. Но… Даже если он критиковал ее одежду лишь из неуклюжего желания ее защитить, остального это не умаляет. Он по-прежнему рассматривал ее как свою личную собственность, а не как женщину из плоти и крови, на которой женился. Он по-прежнему находил эмоциональное утешение с другой.

В последний раз поправив волосы пальцами, Керен набралась храбрости и вышла из гардеробной.

В спальне никого не было. Единственным напоминанием о Яннисе служило углубление на том месте кровати, где лежало его тело.

Она очень долго смотрела на это углубление, с трудом преодолевая порыв коснуться его рукой и почувствовать его тепло.

Глава 7

Когда Керен и Яннис сели ужинать на уединенной боковой террасе, в воздухе чувствовался аромат плюмерии, который Керен любила почти так же, как жасмин. В отличие от террасы у бассейна, рядом с которой находилась площадка для развлечений, боковая терраса, огороженная густыми душистыми кустами, откуда открывался потрясающий вид на Эгейское море, была спланирована так, чтобы по максимуму использовать солнечный свет. Здесь создавалась более интимная, романтическая обстановка. Ее специально так создали. Керен и Яннис спроектировали ее сами в те месяцы, когда только начали жить вместе, еще до свадьбы. Территория только для них. Больше никого сюда не приглашали.

Она понимала, почему Яннис предложил ей поужинать здесь. Он хотел, чтобы обстановка напомнила ей о счастливых временах, когда они жадно и эгоистично стремились друг к другу.

Она понимала, что не имеет права возмущаться, но от всей души надеялась, что он не ужинал здесь ни с какой другой женщиной и не сидел с другой в двойном висячем кресле-коконе слева от стола. От одних предположений ее мутило.

Стараясь не обращать внимания на романтическую музыку, которая лилась из динамиков, повешенных в укромных уголках, она с трудом отгоняла воспоминания, которые навевало это место, и выпила залпом стопку узо, которую налил ей Яннис.

Начинать вечернюю трапезу с аперитива в виде узо было у Янниса традицией, которую Керен охотно подхватила.

Им подали мезе — набор холодных и горячих закусок. Сыр фета и дольки помидоров. Огуречный салат с треугольниками питы. Фаршированные перцы. Оливки. Кефтедакия — греческие тефтельки — и жареный картофель, сбрызнутый лимонным соком. Пикантные треугольники из теста фило. Фаршированные виноградные листья…

Все блюда, которые им подали, принадлежали к числу ее любимых. И Яннис тоже их любил. Раньше они, бывало, кормили друг друга лакомыми кусочками. Ели наперегонки. Иногда воровали кусочки друг у друга с тарелок.

Как и место для ужина, меню было тщательно продумано Яннисом. Он хотел напомнить ей о хороших временах. И соблазнить ее.

Он окутывал ее своим обаянием. Не сводил с нее голубых глаз, говорил низким голосом, который отзывался в самых потаенных ее уголках. Он соблазнял ее даже своей одеждой. Однажды она заметила, как ему идет черное, и сегодня он выбрал черную рубашку, расстегнутую на шее, и черные брюки в обтяжку, которые подчеркивали его бедра и крепкие ягодицы, которые ей когда-то так нравилось сжимать.

Она жалела, что нельзя сказать, что его план не работает. Стоило ей посмотреть на него, как она начинала плавиться изнутри. Температура угрожала дойти до точки кипения.

Единственное, чем Яннис ее не соблазнял, — прикосновениями. Хотя они сидели довольно близко за кованым металлическим столиком на двоих, он не пытался дотронуться до нее, не касался даже пальцем. Вместо того чтобы испытывать за это благодарность, Керен с трудом удерживалась оттого, чтобы не подтолкнуть его ногой, как в старые добрые времена.

— Расскажи, как ты училась ходить под парусом, — попросил он, подлив им обоим вина.

Впервые за весь вечер разговор коснулся чего-то личного. Первый реальный вопрос о ее жизни отдельно от него.

— Одна милая супружеская пара… американцы, с которыми я познакомилась на Барбадосе… по доброте душевной пустили меня пожить на их клипере. Они же научили меня управляться с парусами.

— Значит, когда ты ушла, ты отправилась на Барбадос?

Намек на боль в его голосе придал ей каплю уверенности. Она кивнула:

— Мне очень повезло. В первую же неделю там я познакомилась с Лолой и Эдди. Они уже десять лет живут на море. Они научили меня всему, что требовалось знать. Потом, когда я решила выйти в самостоятельное плавание, они помогли мне выбрать яхту — проследили, чтобы яхта могла ходить по морю, посоветовали, где ее застраховать и найти запчасти для не совсем новых деталей.

— Почему ты не купила новую яхту?

— Я не могла ее себе позволить, и потом… — Лицо у нее непроизвольно помрачнело. Керен понимала, о чем он думает. За те полтора года, что они жили врозь, Яннис не дал ей ни цента. И теперь чувствует себя виноватым.

Керен вздохнула. Легко злорадствовать, находясь на расстоянии в несколько тысяч миль, когда ты ни с кем не общаешься. Все гораздо труднее, когда человек, на которого направлено твое злорадство, сидит напротив.

Ей надо было догадаться. Она чувствовала то же самое. Когда она вернулась к Яннису, ее затопили воспоминания о хороших днях. И она увидела перед собой человека из плоти и крови, а не чудовище, в которое она превратила его у себя в голове…

Она и забыла о многих вещах, которые ей в нем нравились. Обо всех мелких жестах, которые доказывали его любовь лучше любых слов.

Она все больше смягчалась по отношению к нему, и ее отношение не имело ничего общего с желанием, бушевавшим у нее в крови.

Смягчалось ее сердце.

Испугавшись того, как быстро все поворачивается, боясь собственного нежного сердца, она быстро отпила вина и поспешно добавила:

— Как бы там ни было, я не купила бы новую яхту, даже если бы у меня были на нее деньги — более старые яхты лучше годятся для долгих морских путешествий. Если что-то сломается, пока я в открытом море, лучше все уметь чинить самой. Раньше яхты строили на совесть…

Он долго смотрел на нее, как будто определял, правду ли она говорит. Яннис принадлежал к типу людей, которые считают: чем выше цена, тем выше качество, и, хотя во многих отношениях такой подход был оправдан, он неприменим ко всему на свете. Во всяком случае, к яхтам.

Он глубоко вздохнул, отпил вина, и его губы снова расслабились и стали чувственными.

— Хочешь сказать, что теперь моя жена стала специалистом