В последних строчках упомянул о Дедове. И хотя достоверно известно не было, он это или нет, предполагать стоило худший вариант.

Дедов, Дедов…

Во время Персидского конфликта он служил в том же полку, что и Игнат. Потом, как оказалось, подвизался топтуном у Трубецкого. По сведениям, которые раздобыл Реваз, нынешний Дедов обосновался в службе безопасности князя Бабичева, чей род имел и имеет обширные связи с персами и турками. И хотя сам факт смены хозяина ни о чем не говорил, но, по словам того же Реваза, в этой истории все было не столь просто, как казалось на первый взгляд. А если уж присмотреться…

Упоминание Дедова вытянуло воспоминание о далеком прошлом. Как иллюстрацию к вопросу: а если бы все изменить…

Изменить было невозможно, только закрыть открытый когда-то вопрос.

Восемнадцать лет… А помнилось, словно произошло только вчера.

Персидский конфликт переходил в стадию затишья. До мира еще далеко — не все на той стороне осознали, что императорская армия шутить не собиралась, но активные действия практически не велись. Противнику было уже нечем — рассчитывали на лояльность местных, но просчитались. А их командование не собиралось проливать лишнюю кровь, имея все шансы получить нужное без дополнительных усилий.

В один из таких тихих вечеров командира полка предупредили о шедшей с той стороны разведгруппе. Приказ был категоричным: противника отвлечь, группу встретить, раненому, о котором сообщили, оказать помощь.

Сигнал к началу операции поступил под утро. Потом бой. Он вместе с Андреем, Ревазом и еще двумя бойцами из тех, кто и с голыми руками против автомата выстоит, под эту какофонию ушли в чужой тыл, где ждала группа.

Разведчиков оказалось двое, еще одного уложили в промежуток между предупреждением и сигналом. Да и эта парочка… Одного Игнат подлатал, чтобы хватило на прорыв. Второго подпитывал непрерывно, лишь бы дотянуть…

А персы словно что-то почувствовали. Давили яростно, пустив в дело не только артиллерию крупного калибра, но и магов. Вокруг все пылало, тряслось, сыпало обломками камней и песком.

Как отсекли парней и они оказались втроем, Игнат так и не сообразил. Как-то случилось.

Он, конечно, хоть и лекарь, но полковой, да еще и приписанный к разведке, так что определенные навыки имел, но… Будь на его месте Андрей или Реваз, все вышло бы иначе, однако история не признавала сослагательного наклонения, принимая лишь «здесь и сейчас».

На свою сторону они вернулись вдвоем. Третий, который только и стоял на ногах, прикрывал.

Парня на операционный, документы, которые нес, командиру полка. И вроде бы — все, сделал дело…

Налет начался практически сразу после этого. Самолеты шли плотно. Тараном пробивали магический купол, падали, вспахивая тушами и их обломками землю. Те, кто прорывался, сбрасывали бомбы…

Земля дрожала, взбрыкивала, сбивая с ног. Остро пахло опаленным металлом, кровью. От гула и взрывов закладывало уши. Как рвануло рядом со штабным блиндажом, Игнат увидел, поднимаясь после очередного падения. Кинулся туда…

Все остальное было на каком-то наитии. Выстрелил он в якобы фельдъегеря раньше, чем разглядел кровавое пятно на груди полковника. Перехватил падающий пакет с документами, кинулся к командиру…

Тот был еще жив, но все, на что ему хватило сил, это прошептать несколько слов, из которых Игнат разобрал только два: «спрячь» и «Трубецкой».

Раздавшийся за спиной шорох заставил Игната подобраться, но это оказались свои. Андрей и Реваз. Только вернулись.

К счастью, объяснять, что произошло, не пришлось. Сами поняли. Да и одежда на фельдъегере была явно с чужого плеча. Со следами от выстрелов.

Документы, часть из которых была копиями протоколов допроса, просматривали по диагонали. Андрей стоял у приоткрытой двери, контролируя подходы, Реваз вместе с Игнатом у стола.

Матерился только Реваз. Не по-русски, по-своему. Потом забрал бумаги и исчез. А Андрей, вытолкав Игната из блиндажа, буквально за шкирку уволок поближе к лекарке.

Через сутки прилетели дознаватели. Всех трясли как грушу, но никто ничего конкретного сказать не мог. Налет был страшным. Те, кого не убило сразу, умирали еще несколько дней.

Когда конфликт с персами закончился, Игнат отправился в отпуск, познакомился с Анной, влюбился, разругался с родителями, не желавшими видеть Салтыкову в качестве невестки. Потом изгнание из семьи — он сам взбрыкнул, отказавшись и от фамилии. Скромная свадьба, гарнизон на границе с враждебным Афганистаном, рождение Сашки и нападение на крепость, во время которого погибла жена.

Игнат еще несколько лет менял полки, но, когда понял, что большие звезды на погоны ему не светят, подал в отставку и вернулся в подаренное бабкой имение под Пензой.

Искать Трубецкого он не думал. Помнил, что именно было в бумагах, и рисковать ни собой, ни дочерью не собирался.

А вот Трубецкой искал. Не его конкретно, а того, в чьих руках могли оказаться документы. И нашел, предложив стать приманкой. Ну а чтобы проникся, рассказал другую историю. И он, Игнат Воронин, бывший когда-то Игнатом Воронцовым, имел к ней непосредственное отношение.

— Ты долго будешь так громко думать? — выбил его из воспоминаний ворчливый голос.

— Так и скажи, что не спится, — парировал Игнат.

Оба, и Реваз и Андрей, подали в отставку вместе с ним. В имение отправились тоже вместе, объяснив решение привязанностью к маленькой Сашке. Возразить Игнату оказалось нечего. Они ее действительно любили. Как и она их.

— Как там Андрюха? — Реваз так и не открыл глаза.

— Откуда знаешь, что письмо от Андрея? — не без улыбки поинтересовался Игнат.

Ночь. Лес. Грунтовая дорога, ведущая хрен знает куда. И философский вопрос, важнее которого больше ничего нет.

— Ты меня совсем за сосунка держишь? — приоткрыл один глаз Реваз. — А то я ни разу не слышал, как пыхтишь, когда о Сашке думаешь. Ну и тянешь, занимаясь мазохизмом.

Реваз был прав. И пыхтел, и занимался мазохизмом, оттягивая момент, когда узнает подробности о жизни дочери. Что все нормально, ему было уже известно, а вот все остальное…

Ночь. Лес. Грунтовая дорога… Все было не важно. Главное, чтобы дочь была жива и счастлива.

А уж он для этого сделает все возможное.

Невозможное — тоже.

* * *

Кафе оказалось небольшим. Несколько столиков на улице, за живой изгородью, скрывавшей от любопытных взглядов, и под ярко-зелеными зонтиками на случай непогоды.

Чуть больше внутри, в отделанных деревом нишах. Напротив входа барная стойка, слева небольшой помост. Тоже со стойкой, но уже для микрофона.

Игорь ждал внутри. Увидев, как вхожу, поднялся из-за столика у окна, вышел навстречу.