мне морем, которое зачем-то вымостили булыжником. Посередине площади, словно мачта затонувшего корабля торчит высокая колонна. На колонне — фигура ангела, который держит высокий крест.

Тётя говорит мне, что колонна ничем не закреплена, и просто стоит на огромном постаменте. А потом предлагает подойти поближе.

Но я упираюсь и тяну её прочь. Колонна высоченная и толстая — а что, если она грохнется и придавит нас?

Тётя смеётся.

— Эта колонна стоит уже больше ста лет!

Тем более! Вон, какая она старая! А вдруг в ней что-нибудь сломалось за это время?

Обойдя колонну по широкой дуге, мы подходим к воротам Эрмитажа. Ещё его называют Зимним дворцом. Это потому, что до революции здесь жили цари. Теперь во дворце музей, в котором много картин. Но картины меня не интересуют. Что интересного смотреть на неподвижных и непонятных нарисованных людей?

А вот ворота — это да! Высокие и толстые кованые створки, на которые так и тянет забраться. Когда революционные матросы штурмовали Зимний дворец, они карабкались на эти ворота. Я видел это в каком-то фильме, только его название забыл.

Я подхожу к воротам и ставлю ногу в сандалии на чугунный завиток.

— Только попробуй! — говорит мне тётя. — В цирк вечером не пойдёшь!

Это аргумент. Со вздохом я снимаю ногу с завитка.

Завершив круг по площади, тётя ведёт меня в пышечную. Пышечная находится тут же, неподалёку — на улице Желябова. В ней так пахнет горячим маслом и жареным тестом, что в животе у меня немилосердно урчит. Желудок сжимается в голодных спазмах.

В пышечной стоят круглые столы — такие высокие, что я едва дотягиваюсь подбородком до столешницы. Как тут есть-то?

Но тётя находит выход. Она ставит круглую бумажную тарелку с пышками прямо на широкий подоконник. А рядом — фаянсовый стаканчик с растворимым кофейным напитком.

Пышки!

Это мягкие золотистые кольца из теста, пропитанные горячим маслом и посыпанные сахарной пудрой. Пудра тает и становится липким сиропом, который пачкает пальцы. Надо успеть съесть пышки, пока пудра не растаяла, а ведь их — целых шесть штук!

Но пышки мягкие, воздушные и проглатываются мгновенно. Я запихиваю их в рот, одну за другой, и торопливо запиваю кофейным напитком.

— Не спеши, — говорит мне тётя. — Жуй, как следует.

Обтерев руки бумажными квадратиками, которые заменяют салфетки, мы выходим из пышечной. Прогулка окончена. Это такая традиция — заканчивать прогулку пиршеством в пышечной.

Мы снова переходим Невский проспект и садимся в троллейбус. Тётя позволяет мне опустить монеты в специальную щель и покрутить ручку. Из аппарата выползают два бумажных билета. Я отрываю их и крепко держу в потном липком кулачке.

* * *

И на этот раз я решил ехать в Ленинград не автобусом, а электричкой из Волхова. На автобус можно было сесть прямо в Киселёво и за два с половиной часа добраться до автовокзала на Обводном канале.

Но мне хотелось повидать родных.

Кроме того, я надеялся, что неторопливая поездка в электричке позволит мне вспомнить ещё что-нибудь из прежней жизни Андрея Синицына.

Катя проводила меня на вечерний автобус из Черёмуховки. В Киселёво я пересел на автобус до Волхова, и около десяти вечера шёл с автовокзала домой к родителям.

Звонить и предупреждать о своём приезде я не стал.

Такое было время! Телефоны были редкостью, поэтому приехать неожиданно, без звонка считалось совершенно нормальным.

Несмотря на тёплый летний вечер, улицы были почти пустыми. В небольших городах рано ложатся спать — многие жители работают с раннего утра. Магазины и кафе были давно закрыты, и по улицам гуляли только редкие влюблённые парочки. На углу Советской и Коммунаров галдела компания молодёжи, негромко бренчала гитара.

Я потянул на себя дверь подъезда и краем глаза увидел справа неясную тень. Тень шевельнулась. Я быстро повернулся, инстинктивно вскидывая руки.

— Серёга!

Мой младший брат стоял в подъезде, зажимая ладонью лицо и испуганно глядя на меня.

— Что случилось? Ну-ка, покажи физиономию!

Серёга неохотно убрал руку от лица.

Под левым глазом у него красовался здоровенный синяк. По щекам была размазана кровь из носа. Кровь успела засохнуть — видно, братишка стоял в подъезде давно.

— Кто это тебя так?

— Неважно, — буркнул брат, опуская глаза.

— Что значит «неважно»? Говори давай!

— Да какая разница? Всё равно ты им ничего не сделаешь! Лучше мокрое полотенце принеси.

— Сейчас пойдём домой, умоешься.

— Не пойду я. У меня деньги отобрали.

— Кто? Да говори же. Или мне на улицу пойти, поспрашивать?

— Ну, «углы».

Вот чёрт!

Это же та самая компания, которая шумела на углу с гитарой. Потому они и называли себя «углами». Собирались на любимом углу, даже скамейки туда притащили чуть ли не от вокзала.

Неформальное молодёжное объединение, мать их! Теперь я хорошо вспомнил эту компанию. В прошлой жизни, когда я был подростком, они здорово попортили мне жизнь.

Вечером меня частенько посылали в магазин. То за хлебом к ужину, то за спичками, которые кончались всегда не вовремя. Чтобы попасть в магазин, нужно было пройти мимо этих самых «углов».

Ребята там были постарше меня — от пятнадцати до семнадцати лет. Все они учились в местном профтехучилище. А по вечерам собирались на своём любимом месте, пели песни под гитару и пили пиво.

К взрослым они не приставали — побаивались. А вот одинокого подростка запросто могли избить, или отобрать деньги. Не знаю, почему милиция их не трогала. Может, и проверяли, но предъявить ничего не могли. Подростки не жаловались, предпочитая молча сносить обиды и мечтать о мести.

Помню, одно время я даже ходил в магазин дворами, вокруг — только бы не сталкиваться с этой компанией.

Сейчас, глядя на перемазанное кровью лицо брата, я даже вспомнил этот самый летний вечер. Мама попросила меня сбегать за хлебом. Я выскочил из дома, думая о чём-то своём. Забыл свернуть во двор и нос к носу столкнулся с «углами». Получил в глаз и по носу, лишился денег и до позднего вечера стоял в подъезде, не решаясь идти домой.

Кто же именно меня тогда бил?

— «Углы», говоришь? А кто именно из них бил? Кто отобрал деньги?

— Бил Журавель, — неохотно ответил брат. — А деньги Мельник забрал. Да не ходи ты к ним! Журавель боксом занимается, ты с ним не справишься.

Я молча повернулся и вышел из подъезда. Серёга пошёл за мной. Вместе