кофе. Может, так на подсознательном уровне я обставляю себя дружески настроенными людьми, которые в случае чего придут мне на помощь или скрасят мое одиночество в старости? Ответов на эти вопросы у меня не было, зато была работа, которую нужно было доделать. Я закрыл дверь, ведущую в коридор и на кухню, чтобы не слышать их голоса, и просто решил забыть что они там.

Вернулся только через пару часов. Женщины всё еще сидели.

— У меня есть подруга, она сценарист. Может, твоя история ляжет в основу какого-нибудь фильма?

Я говорил о Мери, мне нужна была веская причина позвонить ей, и я нашел ее.

Когда уже спустя два дня после общения с девушками Мери напросилась на встречу со мной, я был безгранично рад этому. Мы встретились в кофейне у метро. Заказали один на двоих чайник китайского чая. Мне не хотелось вообще ничего, кроме информации, которую могла дать мне Мери. Но официант был любопытным.

— Еще чего-нибудь хотите?

— Да, пожалуй. Прекрасное будущее без скепсиса…

Он меня понял и ушел без уточнений. Мери не стала дожидаться чая и тараторила без умолку. А когда горячий напиток разлили по чашкам, она так крепко сжала обеими руками свою, что, казалось, будто на белом стекле останутся вмятины от пальцев, когда она ее снова отставит.

Поначалу она долго подшучивала надо мной, над моими соседями. Я героически выдержал эти насмешки, а когда чай в моей чашке, к которой я не притронулся, совсем остыл, я набрался смелости и спросил:

— Говоришь, хорошая выставка была?

Я не мог напрямую спросить об Алисе. Не хотел. Мери посмотрела на меня с какой-то особенной теплотой.

— Ты совсем не изменился, всё тот же пацан. Хорошо, что сегодня на тебе нет этой дурацкой бейсболки.

Опять пришлось терпеть ее колкости, потому что я ждал что она мне даст какую-то ценную информацию.

Какую информацию я ждал, сам не знаю. Вряд ли я хотел услышать от нее, что Алиса ждет меня или любит. Нет, этого я точно не хотел. Может, было бы достаточно знать, что она вспоминала меня?

Но Мери сказала совсем другое. И это другое было намного лучше того, что я себе представлял. Это было нечто большее, чем я мог себе вообразить.

— Там было много снимков с тобой.

Глава 15

≪Они научились работать на публику,

но не научились преподносить нужное≫.

Так повелось, что в моем окружении было много творческих людей: художники, режиссеры, операторы, певцы, литераторы, танцоры, актеры. Были и те, кто одновременно реализовывал себя сразу в нескольких сферах. Таких людей принято называть артистами, потому что сейчас грань между направлениями в искусстве в некотором роде стерта и сегодня даже нехудожники получили право называть себя артистами, если они занимаются искусством.

Если вы заметили, то и формы искусства сегодня стали какими-то расплывчатыми. Люди соревнуются не в мастерстве, а в искусстве подавать — читай: продавать себя. И никто почему-то уже не хочет быть хорошим живописцем, а предпочитает быть артистом и где-то даже эпатировать публику. Любое уточнение, наподобие «скульптор» или рисовальщик», звучит для них архаично, поэтому люди, которые занимаются творческой деятельностью, называют себя просто артистами. При этом они могут рисовать на себе, прибивать себя гвоздями, то есть делать все, что можно отнести к современному искусству. Я не сужу, хорошо это или плохо. Я просто считаю это безвкусным. Все эти современные перформансы с элементами художества, которые поднимают острые социальные темы, они настолько неграмотны и безвкусны, что могут вызвать не то что недоверие, но и вовсе убить желание человека интересоваться этими проблемами и даже искусством в целом. Я, конечно, немного утрирую. Есть, конечно же, достойные внимания события и произведения. Но их мало. Потому что у многих слишком хорошо развито пространственное мышление, но не хватает ремесла. Они научились работать на публику, но не научились преподносить нужное, будь то красивое или некрасивое — но то, что запомнится. Не подумайте, что я против постмодернизма и современности, я отнюдь не считаю, что творческий человек, художник или режиссер, должен заниматься реставрацией старины. Наоборот, я уверен, что нужно исходить из сегодняшней веры и мира. Но современные артисты в погоне за славой и поиском чего-то нового из серии «лишь бы отличиться» растеряли себя. У них есть хорошая идея, но отсутствует наполнение. Отсюда и эта безвкусица. Поэтому я и считаю, что у нашей современной богемы нету вкуса. И с каждым годом всё больше убеждаюсь, что в современном искусстве, особенно в перформансе, найти искусство всё труднее. Потому что это стало пустым способом самовыражения ради самовыражения.

Помню, в начале девяностых один очень продвинутый по тем временам мим вывел своих учеников на улицу, чтобы там, в центре города, играть свои миниатюры или просто стоять, изображая скульптуру человека, которая реагировала бы на прохожих. В этих пантомимических миниатюрах тоже осмысливались социальные проблемы. Реакция людей, не привыкших к новому, была неоднозначной. Да и сегодня реакция на действительно непонятный перформанс, который больше походит на репетицию утренника в средних классах, бывает неадекватной.

Моему глазу намного приятнее наблюдать за скетчами, миниатюрами, отрывками из современных или классических произведений. Но это может появиться на публике, на улице только в том случае если есть что сказать. А если хочется просто пошуметь, то и ждать от этого многого не нужно.

Всё это я озвучил для того, чтобы еще раз подчеркнуть: у современной богемы нет вкуса. Не знаю, получилось ли у меня.

Было уже совсем темно, и я свернул на мост, чтобы срезать путь, потому что опаздывал на встречу. Поднявшись до середины моста, я вдруг заметил, что между водой и небом зависла некая едва видимая материя, похожая на облако. Она легко колебалось от дуновения ветра и медленно меняла форму. Сквозь это облако можно было увидеть редкие звезды. Каждая новая форма наполнялась новой краской: от зеленого к фиолетовому, потом вдруг появляется и быстро гаснет красный, ярко-белый свет стирает всю прежнюю палитру, а потом это повторяется снова. Облако отражалось в глади воды, которая на мгновенье застыла и казалась ровной, как зеркальная поверхность. Но вот подул ветер, и вода снова бежала вперед волнами, оживляя в отражении голографическое облако.

Это было прекрасное зрелище. Я никогда не видел такого и поначалу даже не понял, что в облаке переплелись свет от подсветки соседних домов, фонарей, прожекторов заводов, которые достигали до самого неба, а потом ломались о крыши домов и, меняя траекторию, сливались с другими уже