Когда перешли в гостиную, Жан подошел к окну, выходившему в парк; Шоншетта последовала за ним; она чувствовала потребность объяснить ему, что разделявшей их холодной подозрительности пришел конец. Луиза и мадам Бетурнэ были в эту минуту заняты чтением писем, только что поданных почтальоном, так что молодые люди на несколько минут очутились предоставленными самим себе.

– Вы мечтаете об экзотических небесах, месье Жан? – весело спросила Шоншетта, облокачиваясь на подоконник рядом с моряком.

Он слегка вздрогнул и ответил в тон Шоншетте:

– Я не жалею о них, мадемуазель; в этих прекрасных небесах я всегда находил один огромный недостаток, что они не сияют над моими милыми локневинэнскими ландами.

– Вы – такой закоренелый бретонец, хотя и объехали весь свет?

– Бретонец? О, да! То есть, собственно говоря, сердцем, так как я родился в Кальвадосе, в Нормандии. Но я люблю эти места; ведь я приехал сюда совсем ребенком, и я всегда и везде думаю о них.

– Боже мой, какая удивительная любовь к родному углу! – воскликнула Шоншетта. – Это, конечно, – прекрасное чувство, но у меня, кажется, его вовсе нет… Я, напротив, всегда мечтала о далеких путешествиях; когда я была маленькой, я мысленно объехала весь свет… Впрочем, нет! Я чувствую, что вдали от Франции я страдала бы от отсутствия тех, кого люблю; но земля, сама земля нисколько не притягивает меня.

– Да, да, – улыбаясь, сказал Жан, – все это говорится у себя на родине, в пяти часах езды от своих близких; но, как только очутишься в изгнании, не можешь удержаться от слез при виде старого, засохшего цветка, случайно найденного в книге, и только потому, что он был сорван на родных полях.

Звон чашек на подносе с кофе, внесенном слугой, прервал их болтовню. Жан тихо прикоснулся к руке Шоншетты, и они с минуту смотрели друг другу в лицо.

– Прошу вас, – тихо и торопливо прошептал Жан, – позвольте мне переговорить с вами наедине… сегодня вечером… Дело идет о счастье Луизы… пожалуйста!

Непривычное волнение, охватившее Шоншетту, помешало ей найти эту просьбу странной.

– Сегодня вечером?.. Хорошо! – сказала она, – в пять часов я буду в парке, в конце липовой аллеи.

К ним подходила Луиза с чашкой кофе для Жана:

– У вас тут какой-то заговор? – с грустной улыбкой спросила она.

– Да, милочка, – ответила Шоншетта, обнимая ее, – заговор, и притом против тебя!

Она чувствовала себя необыкновенно радостно настроенной; села за фортепьяно и играла до двух часов. Потом Жан уехал верхом, а мадам Бетурнэ и Луиза ушли наверх одеваться к вечерне.

Шоншетта, не скрывавшая своей любви к длинным службам, поднялась в комнату Луизы и занялась чтением «Подражания Христу». Почитав часа полтора, она закрыла книгу и, полулежа в кресле, стала глядеть в окно, на расстилавшийся вокруг замка мирный, однообразный пейзаж, погруженный в эти часы в ничем не нарушаемое безмолвие, свойственное только праздничным послеобеденным часам в деревне. Шоншетта с бесконечным наслаждением упивалась этим безмолвием и в своей собственной душе чувствовала такое же спокойствие. Она подумала, что через час ей придется идти на свидание, обещанное Жану, но, хотя возбуждение, в котором она находилась все утро, уже прошло, она не жалела, что дала слово, и только спрашивала, себя, что такое могло грозить счастью Луизы и чему ее собственное вмешательство могло помочь? Вдруг она вздрогнула: на кемпэрской дороге она увидела черную точку, которая, все увеличиваясь, скоро превратилась во всадника: это Жан д'Эскарпи возвращался со своей обычной верховой прогулки.

Шоншетта встала. Ей хотелось дойти до конца липовой аллеи до возвращения мадам Бетурнэ и Луизы, чтобы они не задержали ее. Надев большую соломенную шляпу, она вышла из замка.

Она не торопилась; по мере того как приближался час свидания, ею овладевало все большее беспокойство. Не было ли ее обещание чересчур необдуманным?

У маленького пруда, где под зеленью водяных растений дремала вода, Шоншетта села на скамейку колеблясь, готовая вернуться. Воздух был полон жужжанием тысячи насекомых, и в своем волнении, составлявшем такой контраст с тихим успокоением предыдущих часов, девушка не сознавала, что это не шум в ее собственных висках. Так просидела она около четверти часа, чертя зонтиком по песку аллеи и втайне желая, чтобы пришла Луиза и помешала свиданию. Но ей снова вспомнились последние слова Жана: «Дело касается счастья Луизы… умоляю вас прийти!»

Она встала и пошла к условленному месту.

Было почти пять часов, и солнце освещало лишь вершины елей и буков; пересекая для сокращения пути лужайку, Шоншетта увидела на порозовевшей от заката траве свою неестественно-длинную тень. Деревья, тронутые легким вечерним ветерком, тихо шелестели над ее головой. В самом конце липовая аллея образовала зеленый свод; за ним никогда не закрывавшаяся калитка вела прямо в ланды с их пустынным простором, гранитными глыбами, разбросанными там и сям по прихоти стихийных переворотов, с диким, нетронутым уединением, среди которого Локвенинэн казался прелестным оазисом.

Шоншетта издали заметила Жана, силуэт которого отчетливо рисовался на розовом фоне неба. Зачем она опять усомнилась в нем? Ведь она слышала о нем столько благородного, даже высокого. А она по-детски сердилась на него, питала к нему неприязнь. Ей страшно захотелось оправдаться перед ним, и она бросилась к нему, доверчиво, как к старшему брату.

Жан пошел ей навстречу, и они молча дошли до скамейки в самом конце аллеи. Смущенный этим первым свиданием с глазу на глаз, молодой человек явно старался придумать, с чего начать. Шоншетта пыталась скрыть свое волнение под маской веселости, которой не было и следа в ее сердце.

– Ну, что же, месье Жан? – спросила она, – по какой это важной причине я понадобилась вам? Не нужен ли вам мой совет относительно свадебной корзинки?

– Нет, мадемуазель, дело действительно очень серьезно. Только не знаю, – прибавил Жан с печальной улыбкой, – совершенно не знаю, как приступить к нему.

Шоншетта стала серьезной.

– И вы можете сказать об этом только мне? Мне одной? Теперь я жалею, что согласилась выслушать вас; мадам Бетурнэ лучше могла бы…

Д'Эскарпи поспешно прервал ее:

– Нет, я должен был увидеться с вами наедине. Клянусь, я долго думал, прежде чем решился на это… но то, что я скажу, ей было бы слишком тяжело выслушать прямо от меня. Послушайте, я уж лучше буду говорить прямо, без предисловий… Как вы думаете, Луиза очень желает брака со мной?

Шоншетта отшатнулась при таком неожиданном вопросе.

– Да вы с ума сошли? – воскликнула она.

Жан провел рукой по лицу.

– С ума сошел?.. Может быть, вы правы… Мне самому вот уже целых два часа кажется, что я помешался… Но, умоляю вас, выслушайте меня! Ответьте мне! Взвесив хладнокровно все, что Луиза говорит вам, какие надежды высказывала, скажите мне, уверены ли вы, что она была бы несчастна, если бы какое-нибудь непредвиденное событие, какое-нибудь препятствие – из тех, которым нельзя противиться, – уничтожило наши планы?