на другое.

— Садитесь. В ногах правды нет.

Молодой человек пару секунд нерешительно потоптался и опустился в кресло. Со стороны это выглядело так, словно он сложился подобно столярному метру.

— Как ваше полное имя? — спросил я.

— Раскатов Борис Михайлович, — ответил секретарь.

Он сидел неподвижно, вжавшись в кресло и вцепившись тонкими пальцами в подлокотники.

— Вы давно знали профессора?

— Нет, не очень. Мы с Анной Николаевной автоматически становимся подозреваемыми?

— А⁈ — встрепенулась жена Зинберга. — Что вы такое говорите, Борис Михайлович⁈ — её рука с зажатым платком остановилась на уровне груди.

Она отошла от окна и опустилась на диван, испуганно глядя на меня.

— Вы думаете, что я или Борис Михайлович могли убить Костю⁈ — её брови так высоко поднялись, что лоб покрылся по крайней мере сотней морщин.

— Я должен опросить всех свидетелей, — ответил я с лёгким раздражением. — И естественно, начинаю с тех, кто был рядом с убитым в момент его смерти. Возможно, кто-то из вас последним видел его живым. Борис Михайлович заговорил о подозреваемых — не я. Когда вы получили должность у профессора? — обратился я к Раскатову.

— Я пришёл на собеседование два месяца назад, когда Константин Анатольевич вернулся из экспедиции. Ему понадобился секретарь, чтобы разбирать бумаги, отвечать на письма, планировать время и так далее.

— Сам он не справлялся?

— Видимо, нет. Профессор большую часть времени посвящал научной деятельности. Он не хотел растрачиваться по мелочам.

— Работы была для него его жизнью, — вставила вдова.

Я бросил на неё строгий взгляд, и она сразу сникла.

— Значит, вы ему были большим подспорьем?

Секретарь скромно пожал плечами.

— Это правда, — всхлипнув, снова вмешалась Анна Николаевна. — Костя говорил, что без Бориса Михайловича он как без рук.

— Сам он не был аккуратен?

— Нет, — помотала головой женщина. — Какое там!

— Профессор был педантом в науке, — сказал Раскатов. — А во всём остальном полагался на меня.

— Понимаю. Вы с ним ладили?

— Конечно, — кивнул секретарь. — У нас были хорошие деловые отношения. Анна Николаевна может это подтвердить, — молодой человек перевёл взгляд на женщину.

— Да-да! — поспешно кивнула та. — Мой муж был очень доволен Борисом Михайловичем. Я сама слышала, как он однажды хвалил его по телефону Вадиму Петровичу.

— Правда? — лицо секретаря дёрнулось. — Я и не знал.

Он польщённо улыбнулся.

— Честное слово! — всхлипнула женщина и отвернулась, поднеся к лицу платок. — Он вас очень ценил.

Кто этот Вадим Петрович? — поинтересовался я.

Коллега профессора Зинберга, — с готовностью ответил Раскатов. — Фамилия его Девятаев. Тоже учёный, из института. Уважаемый человек, насколько я могу судить.

— Анна Николаевна, давно был этот разговор?

— Три дня назад, в субботу.

— Девятаев здесь бывал?

— Много раз, — кивнул секретарь.

— Зачем?

— Я так понял, что они с профессором были старыми друзьями.

— А вы что скажете? — я взглянул на вдову.

— Костя и Вадим Петрович дружили много лет.

— Сколько именно?

— Даже не знаю… Они были знакомы ещё до нашей свадьбы, а мы с Костей прожили без малого тридцать лет.

— Когда Девятаев заходил последний раз?

— Вчера. Кажется, около трёх пополудни.

— А вы что скажете? — я взглянул на Раскатова.

— Ну да, вроде около того, — мне показалось, что секретарь слегка расслабился, хотя всё равно выглядел настороженным. — Они говорили в кабинете.

— Вы знаете, о чём шла речь? Присутствовали при разговоре?

Молодой человек отрицательно покачал головой.

— Когда пришёл профессор Девятаев, мы обсуждали одну конференцию, но Константин Петрович попросил меня выйти.

— И он не рассказывал вам, о чём беседовал с Девятаевым?

Секретарь покачал головой.

— Нет. Если бы он хотел, чтобы я это знал, то не стал бы…

— Выставлять вас за дверь, — закончил я за него.

— Константин Анатольевич был деликатен, но по сути, да, — после короткой паузы проговорил секретарь. — Думаю, разговор был частный и меня не касался.

— Во сколько ушёл профессор Девятаев?

— Около пяти, — сказала Анна Николаевна. — Я проводила его до двери.

— Он не казался расстроенным?

— Да нет.

— Он приносил что-нибудь профессору?

Женщина пожала плечами.

— Вроде, нет. Но я его специально не разглядывала. Во всяком случае, в руках у него ничего не было.

— Может, он что-нибудь уносил, когда уходил?

Анна Николаевна слегка нахмурилась.

— Кажется, да…

Я заметил, что Раскатов слушает женщину с большим вниманием. Он даже не моргал. Кажется, не только мне было интересно услышать ответ.

— Что именно? — спросил я.

— Большой конверт.

— Опишите его как можно подробнее. Размер, толщина, цвет, марки — всё, что вспомните. Это может быть очень важно.

— Ну, я видела его мельком, — произнесла женщина неуверенно. — Кажется, он был светло-коричневый, из плотной почтовой бумаги.

— А размер?

— Примерно тридцать на двадцать сантиметров. Толщиной в полтора пальца. Во всяком случае, мне так показалось. Марок я не заметила.

— Отлично, — поощрительно сказал я. — Вы очень наблюдательны. А профессор Девятаев нёс его небрежно или бережно?

Анна Николаевна задумалась.

— Скорее бережно.

— Прошу прощения, Ваше Сиятельство, — вмешался вдруг Раскатов. Вид у него был взволнованный, на бледных щеках вступил румянец. — Вы думаете, что профессор Девятаев имеет отношение к смерти профессора Зинберга? Я спрашиваю, потому что это видный учёный и…

— Пока рано делать выводы, — перебил я его. — На данной стадии расследования под подозрением находятся абсолютно все, кто был так или иначе связан с покойным.

Раскатов замолчал, на его лбу появились едва заметные складки. Анна Николаевна никаким особенным образом на мои слова не отреагировала — очевидно, считала, что к ней это в любом случае не относится. Первый испуг прошёл, и она немного успокоилась.

— Была ли в жизни профессора какая-нибудь женщина, кроме вас? — спросил я её.

— Любовница? — после короткой паузы медленно проговорила та. Казалось, сама мысль о том, что у мужа могла быть другая, была для неё странной. Затем женщина неожиданно усмехнулась. — Костя был очень занятым человеком, — сказала она. — Думаю, у него попросту не было на это времени.

— А в университете? Студентки, обожание, всё такое. Он ведь был довольно известен в своих кругах. Вероятно, ему приходили письма от поклонниц?

Секретарь кивнул.

— Но профессор их не читал, — сказал он, бросив взгляд на Анну Николаевну.

— Они сохранились?

— Нет, Константин Анатольевич просил, чтобы я их уничтожал.

— И вы это делали?

Секретарь дёрнулся, как от удара.

— Естественно! Сразу отправлял в шредер.

— И не сохранилось ни одного?

Раскатов отрицательно покачал головой.

— Когда пришло последнее?

— Дня два назад.

— Не помните, от кого?

— Нет! — секретарь презрительно скривился. — Все эти девки! — он метнул взгляд в сторону Анны Николаевны. — Они писали одно и то же: восхищаемся, хотели бы познакомиться поближе. Предлагали себя, как проститутки! Но профессор был твёрд. Даже не читал их письма.

— А вы, значит, читали? — прищурился я.

Раскатов брезгливо скривился.

— Приходилось. Как бы иначе я узнал, что письмо нужно выкинуть?

— Понятно. А как вы стали секретарём профессора Зинберга? В смысле — как попали к нему на собеседование?

— Меня рекомендовал Степан Антонович Лапальский. Это известный исследователь Антарктики и автор нескольких книг о перемещении льдов Южного полюса. Я работал у него чуть больше года секретарём.

— Почему же перешли к профессору Зинбергу?

— Лапальский уехал на два года в Антарктику. А Константин Анатольевич как раз искал секретаря. Они были знакомы. Лапальский даже частично оплатил экспедицию профессора.

— Он так богат?

— Нет. Я не имел в виду, что он выложил деньги из своего кармана. Просто у Лапальского есть фонд, откуда берутся средства для исследования Антарктики. Добровольные пожертвования, в основном.

— Понятно. А не знаете, Лапальский до сих пор в Антарктике?

— Насколько мне известно, да. Как я сказал, он уехал на два года. Не думаю, что он мог вернуться раньше. Это ведь не на юг в отпуск смотаться. Дорога неблизкая.

До нас донёсся резкий металлический звук — в глубине квартиры словно что-то лязгнуло.

— Это Андрей, — пояснила Анна Николаевна, вздрогнув. — Вернулся с рынка.

— У него есть свой ключ?

— У нас у всех он есть, — сказал Раскатов.

— А у кого ещё, кроме вас троих?

— Больше ни у кого.

— Уверены?

Секретарь пожал худыми плечами.

— Если профессор и давал кому-нибудь ключ, мне это не известно.

— А вы что скажете? — спросил я вдову.

— Не думаю, — ответила та. — Да и кому он мог его дать?

— Что ж, тогда попросите, пожалуйста, вашего повара зайти к нам.

— Я его позову, — Раскатов встал.

— Нет-нет! — засуетилась вдруг Анна Николаевна, поднимаясь. — Я сама. Заодно скажу насчёт