– А то! Меня выбрала группа влиятельных людей, спонсоры, в общем, мой формат, пиар… Ладно, ты не поймешь. Сама потом увидишь.

Татьяна подошла к сыну ближе. Запаха алкоголя нет. Думать о том, что все это значит, действительно не имеет смысла. Это может значить что угодно. Даже что его приняли в какую-то банду. Или вообще ничего не значить.

– Иди, мой руки, ешь. Обед на столе. Я пока уберу у тебя, – сказала она.

Она вошла в комнату сына с ведром, шваброй, тряпками. Она часто здесь моет, даже пыль не успевает скопиться, но ей всегда хочется все тут дезинфицировать. Какой-то жуткой хлоркой все это засыпать. Дело именно в том, что Гена называет «фотками». Эти кошмарные голые бабы в самых непристойных позах, мужики в сценах разных извращений… Это невозможно видеть. Татьяна остервенело сбрасывала снимки со стола и тумбочки в мешок, сдирала со стен. Кого бы он ни ждал, хорошо уже то, что требует это спрятать. Она все побросала в черный пластиковый мешок для мусора, подумала, куда бы могла эту гадость спрятать. В комнату Гены ни муж, ни Тамара не заходят, в остальной части квартиры просто нет мест, куда бы никто не смог заглянуть. Выбросить снимки нельзя, он устроит скандал. Татьяна сунула мешок между стеной и шкафом. Приступила к уборке. Через полчаса в комнату влетел возбужденный, что-то дожевывающий Гена и спросил:

– Ну, чего? Ты скоро? Он едет! Нифигасе, как быстро, да? Зовут его Эдуард. Зашибись, да? О, как им приперло!

Татьяна молча домыла пол, взяла тяпки, ведро и вышла. Она не могла даже предположить, кому ее сын вдруг так сильно понадобился. Может, какому-то важному начальнику нужен охранник? Но при чем тут менеджер, пиар и переводчик? Возможно, речь идет о человеке, который занимается подбором персонала. Ну, Гене сказали так, как он хотел слышать. Может, его для работы действительно нужно поставить в рамки. А это тоже неплохо. Во всяком случае, вряд ли в банду набирают таким усложненным способом. И вряд ли банде могли помешать его порнографические фотографии.

Она мыла руки в ванной, когда в дверь позвонили. Татьяна выглянула. Гена метнулся, открыл дверь и впустил в прихожую странноватого человека, – возраст не определить, – он вошел, шаркая ногами в какой-то вроде ортопедической обуви, в очках с толстыми стеклами. Татьяна вытерла руки и вышла ему навстречу.

– Добрый день. Я – мама Геннадия.

– Очень приятно, – сказал гость, страдающий ко всему прочему дефектами речи. – Я – Эдуард. Буду работать с Геной.

– Да, – кивнула Татьяна, не понимая, на нее смотрит Эдуард или на Гену. Он еще и косил. – Дать вам чаю, кофе, минералки в комнату?

– Мама, я уже поел, – нетерпеливо сказал Гена. – Надо будет, мы тебе скажем. Не мешай.

– Геннадий, – заметил Эдуард, – я не против кофе. И я еще не ел сегодня. Буду признателен.

– Тогда давай, – распорядился Гена. – А мы пошли в кабинет. Тащи все туда.

Татьяна принесла им поднос с кофе, бутербродами, минералкой, потом пришла, чтобы его унести, оставила только бутылку с водой, два стакана и закрылась в спальне.

Эдуард задавал Геннадию разные вопросы, предварительно положив на стол включенный диктофон.

– Это для чего? – показал Гена пальцем на диктофон.

– Ну, я ж с тобой говорю не потому, что мне это интересно. Разговор послушают другие люди.

– А, – важно сказал Гена. И продолжал разглагольствовать по любому поводу, сопровождая слова активной жестикуляцией.

Эдуард явно скучал. Он ходил по комнате, посмотрел на книги на столе, подошел к окну, оценил вид из него. Потом заметил за шторой черный пластиковый мешок. С любопытством заглянул в него. Достал одну фотографию, потом другую, произнес то ли удивленно, то ли возмущенно:

– О! Какие тут сокровища.

– От дурища, – в сердцах рявкнул Гена. – Я ж сказал, чтобы спрятала.

– А зачем? Это очень интересно в свете изучения твоей личности. По Фрейду.

– Не понял. По чему?

– Неважно. У тебя есть постоянная любовница или регулярные контакты с разными женщинами?

– С разными, – немного подумав, ответил Гена.

– Ты можешь кого-то пригласить сейчас?

– Могу. А зачем? Они бесплатно не ездят.

– Заплатим, – небрежно сказал Эдуард. – Просто ничто так не раскрывает человека, как контакт с женщиной.

Татьяна услышала звонок в дверь, увидела в щель, как Гена впустил высокую худую блондинку, провел к себе. У нее оборвалось сердце: что же это за деловой разговор? Он совсем, что ли, свихнулся, ее сын, если придумал такую идиотскую историю, впустил этого типа, и они вызвали проститутку белым днем! Татьяна этих девушек уже узнавала, тем более что Гена нередко брал у нее деньги, чтобы расплатиться с ними. Она вышла в прихожую и встала рядом с комнатой сына. Если вдруг муж придет раньше, нужно это прекратить. Ну а то, что они ее за человека не считают… С этим уже ничего не поделаешь. Она слушала шорохи, скрипы, стуки, нечленораздельные возгласы. Разговоров не было. Девушка застонала. Татьяна сначала подумала, что это профессиональная имитация страсти. Но девушка вскрикнула, словно от боли! Потом замычала, как будто ей закрывали рот. Татьяна побелела, резко рванула дверь. Какое-то время смотрела на три голых тела… Это нельзя назвать – заниматься любовью. Они истязали девушку. Рот у нее был завязан шарфом. Гена вертел ее, как куклу, Эдуард, сопя и хрюкая, терзал ее тело бутылкой из-под минералки. По длинным худым ногам потекла кровь.

– Скоты! – крикнула Татьяна. – Я вызываю полицию.

Они повернулись. Гена выругался матом. Эдуард спокойно встал и начал одеваться.

– Не горячитесь, – сказал он Татьяне. – Вы неправильно поняли. Все в рамках программы. Девушка в курсе и согласна. Вы же не хотите, чтобы у вашего сына были большие неприятности?

– Пошел вон! – выдохнула Татьяна. – Менеджер! Я узнаю, что это за программа. Я все узнаю, Гена. Отец – тоже.

– Ох, развоевалась. – Геннадий натянул на себя штаны. – Я у себя дома не могу друзей принять? Не могу отдохнуть?

– Ничего, Геннадий, – успокоил его Эдуард. – Для дальнейшей работы, думаю, мы арендуем тебе нормальную квартиру. Я, пожалуй, пойду. Расплатись с девушкой, пожалуйста.

Он ушел, хлопнув входной дверью. Потом выскочила кое-как одетая девушка с позеленевшим лицом. Гена сунул ей в руку деньги. Смотреть на сына Татьяна не могла. Она вернулась в спальню, закрылась изнутри, села на кровать, стиснув на коленях трясущиеся холодные руки. Голова пылала. Она вспоминала крошечный сверток, который положили к ее груди в роддоме. Красноватое личико, мокрый ротик, в который она вложила свой сосок. Если бы она тогда знала, что из этого получится… Она взяла бы подушку… И ничего этого не было бы. Пусть бы ее посадили в тюрьму… Потом хлынули слезы. Нет, тот малыш был ее сыном, ее деточкой… Куда он подевался?

К липовым дням рождения Сергея Марина Евгеньевна готовилась так же тщательно, как и к настоящим. Она все время удивлялась, как легко им удалось преодолеть условность: «день рожденья только раз в году», – и умножать радость праздника на сколько угодно раз. И в этом не было никакой лжи. Сережа действительно родился тридцать лет назад, и праздновать это событие его мать имеет полное право хоть каждый день. Тем более они это делают не просто для развлечения, но и для того, чтобы включить в этот праздник кого-то, кому это очень нужно. Как сейчас Насте Красновой.