Режущий Волны. Так его звали северяне. Он и правда разрезал их, как раскаленный нож — масло. И даже скрип снастей и гул ветра, натягивающего полосатый сине-красный парус, казался дивной музыкой.

Берту восхищало все. От низких бортов с множеством обитых кожей щитов, до черного ворона, раскинувшего крылья на флаге. От соленого ветра, бросающего холодные брызги в лицо. До яркого солнца. Хотелось распустить волосы, сплетенные по совету Снорри на норэжский лад, раскинуть руки. Взлететь навстречу ветру, подобно чайке. Она хотела смеяться и в то же время забывала дышать.

— Нравится? — вернул ее к реальности Хальвдан.

Берта смутилась, не зная, куда деть глаза. Эти два дня она не представляла чего ожидать от хмурого, как грозовая туча, Хальвдана. Боялась, как бы в смерти воина не обвинили ее. И в то же время не отходила от Снорри, взявшегося ее опекать с еще большим рвением. Хоть это была хрупкая защита. Вряд ли он бы осмелился сказать хоть слово, если бы было решено, что Берта должна разделить судьбу Мари. Она не видела, как проходят похороны у северных волков. Слишком слаба была вчера. Но слышала, как молилась за упокой души несчастной Мари тетушка Маргрэта.

Бертраде было жаль красивую молодую девушку. Но думалось о другом. О том, как жесток, оказывается, Господь, если позволил ей пережить подобное…

— Ты злишься на меня из-за той рабыни? — снова заговорил Хальвдан, как оказалось все еще ждавший ее ответа.

— Расскажи о нем, — попросила Берта, снова касаясь головы дракона и пропуская мимо ушей неприятный вопрос.

Хевдинг улыбнулся и обвел корабль и команду таким взглядом…

Так, наверное, ее отец смотрел на мать. Взгляд, будто в мире нет ничего ценней. Теплый, ласковый. Казалось, что он любил Режущего Волны. Не как корабль, а как живое существо.

— Можно сказать, что мне его подарили сами боги. Давно, еще в первом моем походе. У меня тогда не было ни корабля, ни своей команды. Только место у весла. Да и то в середине. Ульрик до последнего не верил, что я вообще отправлюсь в тот поход. Но боги рассудили иначе. В том походе я не только выжил, но и получил его, — сказал Хальвдан, погладив резную голову на носу, и Берта быстро убрала руку. — С тех пор я и ношу прозвище Любимец Богов. А он несет меня по владениям Ньерда и оберегает от сетей великанши Ран. Он дал мне хирд, богатства и… — Хальвдан умолк, словно прикусил чуть было не сорвавшиеся с языка слова. Те, что Берте говорить не хотелось. Хоть все равно рано или поздно она узнает, но не сейчас. И, гладя куда-то, где небо смешивалось с морем, продолжил. — На его палубу до сего дня не ступала нога женщины.

— Ты ни разу не брал рабынь в походах?

— Рабыни это другое. Я говорю о вольных женщинах, Берта.

— Не значит ли это, что я вольная женщина? Хальвдан кивнул.

— Ты моя гостья. Я бы не посмел осквернить богов, назвав тебя рабыней.

— И это значит, что я могу уйти? — растерянно спросила Берта. — Могла и раньше? Мужчина задумчиво побарабанил пальцами по борту.

— Можешь, если захочешь. Но сначала поможешь мне, в этом походе.

Берта стиснула борт корабля так, словно палуба вот-вот грозилась уйти из-под ее ног

— Если и мне достанется часть добычи, — сказала она, едва сдерживая волнение и кусая губы, страшась собственной наглости.

Она не решилась посмотреть на Хальвдана. Иначе увидела бы, как удивленно изогнулась его бровь, прежде чем он расхохотался. Да так, что все команда, что сейчас занималась — кто чем, доверившись попутному ветру, повернула к ним головы.

— Наверное, слова Бьерна о том, что в тебе течет кровь Норэгр, не такая уж бессмыслица, — сказал он отсмеявшись. — Я подумаю над твоими словами.

Берта едва смогла сдержать улыбку. Но не возможная часть добычи ее обрадовала. Теперь, наконец, она понимала свое место на этом драконе. И оно было не рядом со связанными по рукам и ногам рабынями.

— А теперь ты… Скажи мне, Берта, что так напугало тебя тогда, когда убили Ивара? Вся радость развеялась, как пепел по ветру, стоило снова вспомнить о той, что ходила в тумане. Бертрада с радостью бы промолчала. Но стоило только увидеть, как блеснули сталью глаза, цвета хорошо промерзшего льда — стало ясно, что ей это не удастся.

— Сложно сказать. Гесса звала ее той, что ходит в тумане. Женщина. Страшная женщина. Одна половина ее лица синяя, вторая — белая…

— Ты видела Хель? — спросил Хальвдан, схватив ее за плечи так, что Берта вскрикнула от боли. — Ты якшаешься с великаншей?

Лицо хевдинга было так близко, что можно было разглядеть каждую морщинку исказившую его. Ярость полыхающую в его глазах. Гневно раздутые ноздри…

— Я не якшаюсь с Хель, — ответила Берта, чувствуя, как по щеке скользнула слеза незаслуженной обиды. — Я боюсь ее.

Понять, поверил ли Хальвдан ей, было невозможно. Но хватка его ослабла. А после он и вовсе отпустил ее, отвернувшись.

— Не стой на носу, Берта. Это не лучшее место для тебя.

Ей не нужно было повторять дважды. Девушка резко развернулась и пошла в самый хвост. Туда, где стоял у руля кормчий Бьерн и сидели связанные Маргрэта и Лиз.

Но, уже подойдя к ним, она замешкалась, не совсем понимая, куда ей деваться.

— Берта, — тихо позвала ее Лиз, разрешив тем самым ее сомнения.

Девушка подошла к двум, сжавшимся женщинам и села, скрестив перед собой ноги.

— Берта, — заговорила Лиз. — Я хочу тебя попросить… Ты знаешь речь северян…

— И ты хочешь, чтобы я научила и тебя, — закончила за нее Берта, радуясь, что может занять голову чем-то более стоящим. И когда Лиз кивнула, добавила. — С радостью.

Она не видела, как в это время хитро улыбнулся кормчий. Ни как настороженно поглядывал Эрик, заявивший единственное право на рабыню. Ни злорадное выражение лица Ульва. Или обеспокоенное Снорри. Ни улетевшего к золотому престолу Хельги. И уж тем более ей не удалось бы увидеть, задумчивое и даже чуть виноватое лицо Хальвдана. Да и никто не видел.

И только не замеченный никем ворон, севший на верхушку мачты, видел все. Сегодня он принесет веселые вести отцу богов.

Как бы ласково ни было море, и как бы ни был добр Эгир к морякам, все же к вечеру они ступили на берег.

Ночевать лучше на твердой земле. У костра, черпая из казана горячее варево. Тем более если день грядущий обещает быть не из легких.

Застыли, глядя в ночь, часовые. Уснули уставшие воины, что день ворочали веслом. Затихли даже вечные духи, прячущиеся в лесных чащах, скалистых берегах и морских волнах.

И только Берта, словно неупокоенная душа, сидела на берегу, вглядываясь в темное небо, по которому, словно жемчуг, рассыпались яркие звезды. Шум прибоя, казалось должен был убаюкивать утомленную непривычно долгим плаваньем и изучением языка с Лиз Бертраду. Ан нет.