Такого варианта он боялся больше всего, потому что когда тебе не говорят «ни да, ни нет», нельзя считать это ответом.

Мы пришли на вокзал, но перед кассой было столпотворение, как всегда по утрам в понедельник. Папа сделал мне знак, чтобы я оставался с ним на платформе, и сопроводил его улыбкой, которая должна была быть ободряющей, но получилась совсем другой: он давал мне понять, что не надо пугаться огромной очереди в кассу, потому что у него есть гениальная идея, о которой он расскажет мне с глазу на глаз – именно поэтому он попросил проводить его на вокзал, где столько народу. Я всегда очень боялся папиных гениальных идей. А сейчас у меня началась самая настоящая паника. Только бы он не передумал! Но вот он заговорил. И сообщил, что не будет покупать мне билет на поезд до Венеции, даже когда мы получим подтверждение от родителей Полин и станут известны точные даты отъезда-приезда. Если бы случилось торнадо или землетрясение в десять баллов по шкале Рихтера, одним словом, стихийное бедствие, оно произвело бы на меня тот же эффект. Но я попытался взять себя в руки и заявил: «Ты же говорил, что мужчины из рода Шамодо назад своих слов не берут, значит, ты не можешь в пятницу вечером сказать мне «да», а в понедельник утром сказать «нет». Папа, умоляю тебя…»

– Успокойся, Эмиль, я ведь не сказал, что твоя поездка в Венецию отменяется.

Я снова начал дышать, точнее, глотнул воздуха, как курильщик глотает дым при затяжке.

– Как же я туда доберусь? На самолете?

– Нет, на машине, вместе с нами.

– Что?

– Твоя мама всегда мечтала увидеть Венецию. Теперь, когда тебя пригласили, у нас есть повод туда съездить!

Я потерял дар речи. Было такое ощущение, словно я на полной скорости врезался в стену.

– А где вы будете жить? Жилье обойдется очень дорого!

– Ты не рад, что мы едем с тобой?

– Что ты, папа, конечно, рад, это так здорово… Только я думал, что нам надо копить на постройку дома.

– Ты прав, но ты еще не знаешь о моей гениальной идее. На другом берегу лагуны, прямо напротив Венеции, есть кемпинг, причем совсем недорогой. Мы поедем с трейлером.

(Однажды на уроке истории нам рассказывали, как Гитлер захватил Польшу. Сейчас я вспомнил об этом и почувствовал себя поляком.)

– Но мы же будем тащиться туда три дня, – попытался я возразить. – Из машины с трейлером не выжмешь больше семидесяти-восьмидесяти километров в час.

– Ну и что? Мы не торопимся! Философ Ален говорит, что главное заблуждение нашей эпохи – это жажда скорости во всем, что бы мы ни делали.

Если мой папа принимается за цитаты, бороться с ним бесполезно.

– Мы поедем все вместе, это же хорошо, правда?

– Очень хорошо.

Мне хотелось его убить.

– Значит, вы будете жить в кемпинге?

– Да, на том берегу лагуны, увидишь, я жил там с друзьями, когда мне было двадцать, места были глухие, сейчас, наверно, все поменялось.

– А ты уверен, что он еще существует, этот кемпинг? Часто на месте кемпингов строят атомные электростанции, ты постоянно это повторяешь, папа.

– Не беспокойся, я проверил.

В этот момент мне больше всего хотелось умереть. Я думал о самоубийстве, да, о самоубийстве, и ни о чем другом.

– Оттуда можно ездить в Венецию на вапоретто, это очень удобно.

– Что такое вапоретто?

– Это такой катерок, который ходит, как рейсовый автобус. На них плавать – одно удовольствие.

Вау, он все предусмотрел, устроил мне засаду по всем правилам. Они прицепились к моему приглашению в Венецию, я этого никак не ожидал и не имел ни малейшего представления, как решить эту проблему.

Наверно, у меня вытянулось лицо, и папа постарался, чтобы оно вытянулось еще сильнее: он задел чувствительную струну, а это ему всегда удается блестяще.

– Твоя мама совсем деморализована, и несколько дней в Венеции пойдут ей на пользу.

Вот он, последний удар. Я был в нокауте, хотя и на ногах.

– Ты прав, папа. – Я все-таки выдавил из себя эти слова, они обожгли мне губы, но, как видно, прозвучали недостаточно убедительно.

– Ты предпочел бы поехать туда один, верно?

– Нет, что ты, я очень рад, что вы едете со мной. – Это называется самому поворачивать нож в своей ране.

– Ты сможешь делать все, что у тебя запланировано. Тебе не обязательно ночевать с нами в кемпинге. – Ладно, значит, не все еще потеряно, однако эта история мне совсем не нравится. Планируешь побег на несколько дней, и оказывается, что у тебя к обеим ногам привешено по чугунному ядру в виде твоей дорогой семьи. «За что мне это, что я такого сделал?» – хотелось мне спросить у проходящего мимо начальника станции. Он ответил бы мне пронзительным свистком вроде того, после которого показывают желтую карточку, да-да, это было бы предупреждение мне, а не моему противнику, и оттого моя ненависть стала бы еще сильнее. Пока не установят систему видеоповторов, наша жизнь останется царством несправедливости. Может, именно поэтому всюду стали устанавливать видеокамеры, только ведь их не хватит. К платформе подошел поезд, мне очень захотелось под него броситься, но вместо этого в него сел папа.

Среда 4 апреля

До пасхальных каникул и поездки в Италию осталось меньше десяти дней. Моя деморализованная мама воспряла духом: перспектива увидеть Венецию привела ее в дикий восторг. Утром, за завтраком, и вечером, когда я прихожу из лицея, она напевает себе под нос старую песенку Ринго и Шейлы «Оставь гондолы Венеции». По-моему, она надо мной издевается. К тому же я не понимаю, о чем эта песня: зачем этому мужику забирать гондолы из Венеции, что бы он стал с ними делать где-то еще? Разумеется, никто не в состоянии ответить мне на этот вопрос. Я даже хотел спросить биологичку; она у нас далеко не красавица (правда, это уже не на тему).

Сегодня она рассказывала нам, как попыталась посадить у себя в саду пальму – ей бы преподавать садоводство, а не биологию; сколько же на свете людей, которые неправильно выбрали профессию. Пальма, по-видимому, не сможет расти в нашем умеренном климате: притом что хозяйка надежно укрыла ее со всех сторон, она все же страдает от утренних заморозков, поскольку является тропическим растением, и примечательна тем, что цветет раз в сто лет, перед смертью. Я подумал, что биологичка, которая явно никогда еще не цвела, наверно, отождествляет себя с этим деревом.

Все знают,