– Пошли им благодарственную открытку.

Крепко сжав руль, он в рекордное время домчался по шоссе, тянувшемуся через тосканские луга, до автострады.

Скарлетт кипела от возмущения.

– Хватит дуться, – сказал он холодно.

– Я не дуюсь. Я злюсь, а это совсем другое.

– Тогда перестать злиться. – Он помолчал. – Я как раз собирался сказать. У меня есть для тебя свадебный подарок.

Она только крепче сжала губы, но так и не посмотрела в его сторону.

– Я кое-что сделал для тебя.

– Ну? – Она вытерла глаза и мрачно посмотрела на него. – И что же это?

Он ответил, ловко лавируя в потоке машин:

– Блайс Фолкнер.

Скарлетт нахмурилась:

– Что такое с Блайсом?

Вин бросил на нее торжествующий взгляд.

– Я разорил его. Теперь он точно никогда уже не сможет тебе угрожать.

Скарлетт уставилась на него, чувствуя пустоту внутри.

– То есть как ты его разорил?

– Он теперь нищий, он разбит, уничтожен. Он лишился всех друзей. Даже фамильный особняк в Нью-Йорке изъят у него за неплатежи.

– Но я об этом не просила!

У него напряглась челюсть, и он снова устремил взгляд на дорогу.

– Я защищал то, что принадлежит мне.

– Как ты это сделал?

– Фолкнер оказался вовсе не таким уж богатым, каким все его считали. Наследство едва ли покрыло половину его долгов. Работой он себя не утруждал, зато просаживал тысячи долларов в ночных клубах. На выпивку и женщин. Я просто постарался, чтобы ему перекрыли кредиты, и предал огласке его подлинную финансовую ситуацию.

– Ты использовал свое влияние на банки?

– Я очень выгодный клиент.

– И указал на него какому-нибудь предприимчивому репортеру?

– Я верю в свободу слова.

– Но как ты добился, чтобы его бросили друзья?

– А! Это было проще всего. Половина из них терпела его только потому, что он обычно платил за всех. Второй половине он был должен. И когда стал банкротом, все друзья испарились.

– Мстить нехорошо, – сказала она тихо.

– Но он это заслужил!

Выражение его лица испугало Скарлетт. Сейчас Вин был совсем не похож на того добросердечного человека, с которым она приехала в Тоскану. Он снова стал безжалостным бизнесменом, от которого она сбежала в Нью-Йорке.

Скарлетт чувствовала, как в теле растет боль. Она положила ладони на живот – он был твердым. Она ощутила, как сокращаются мышцы. Очень похоже на схватки. Она втянула в себя воздух.

– Ты мог бы просто… оставить его в покое.

– Я имею право защищать мою семью.

– Нам ничто не угрожало. Мы от него за тысячу миль. – Она снова глубоко вдохнула, пытаясь убедить тело расслабиться, успокоиться. Может быть, тогда схватки отступят? – Это была просто месть в чистом виде.

– Чего ты хочешь, Скарлетт? – Черные глаза Вина вспыхнули недобрым огнем. – Мне нужно было купить ему пони, накормить конфетками, сказать спасибо за то, как он обходился с моей женой и будущем ребенком? Ты так это себе представляешь?

– Мне кажется… – Дышать вдруг стало очень трудно. Она ощутила под собой вязкую влагу. В отчаянии она посмотрела на свое кремовое свадебное платье. На дорогое сиденье из черной кожи.

Она прошептала:

– Мне кажется, что роды начались.

– Ты… – Он резко переменил тон. – Что?

– Только что отошли воды.

Скарлетт стало страшно, по-настоящему страшно. Оцепенев, она смотрела на мужа, а Вин смотрел на нее таким же испуганным, потрясенным взглядом.

– Не волнуйся, Скарлетт! – Он резко переключил скорость «феррари». – Мы немедленно едем в больницу.

Он с силой нажал на педаль газа. Скарлетт одной рукой вцепилась в ремень, другой обхватила живот, но, как ни странно, ее страх прошел.

Она посмотрела на профиль мужа. Вин, такой сильный, влиятельный и находчивый, никогда не допустит, чтобы с ней и ребенком что-то случилось.

Она обернулась:

– Телохранители отстали.

– Ничего, догонят.

Очередной спазм заставил ее схватиться за живот и втянуть в себя воздух. Она почувствовала, как сидевший рядом Вин тоже автоматически напрягся. Она снова оглянулась назад – но лучше бы не делала этого!

– Ой, там…

Вин посмотрел в зеркало заднего обзора и увидел вспышки мигалок полицейских машин.

Рядом остановилась полицейская машина. Вин опустил окно, и к ним приблизился молодой полицейский, что-то добродушно говоря по-итальянски. Но Вин перебил его и указал на Скарлетт отчаянным жестом. Парень вытаращил глаза, увидев ее мокрое платье и то, как она держится за живот и почти рыдает от боли.

Пять минут спустя полицейская машина с включенной сиреной мчалась впереди них, очищая дорогу по пути к ближайшей больнице.

* * *

Вин сидел у окна отдельной палаты новой современной больницы, из которого лились лучи утреннего солнца, и, держа на руках новорожденного сына, смотрел на него, как на чудо.

– Я защищу тебя, – шептал он спящему младенцу. – Ты всегда будешь знать, что я забочусь о тебе.

Он нежно посмотрел на жену, которая тоже спала. Роды ей дались нелегко. Какая она сильная! Ему еще не приходилось видеть такого мужества. Он смотрел на темные круги под глазами спящей, бледные щеки, осененные темными ресницами, спутанные рыжие волосы, разметавшиеся по подушке. Потом снова перевел взгляд на малыша, который крошечной ручкой держал его за палец, и на него нахлынула новая волна нежности и благодарности.

– С днем рождения, – сказал он сыну. – Я твой папа.

Ребенок крепко спал. За окном больничной палаты вставало прекрасное октябрьское утро, ярко голубело небо. Вин поморгал, зевнул, осторожно, чтобы не потревожить малыша, расправил плечи. Ну и ночка выдалась!

Уже больше часа он сидел на стуле у кровати спящей жены, держал на руках ребенка и присматривал за ними. Он погладил темный пушок на голове младенца, умиляясь на его хрупкость и беззащитность. Он никогда не допустит, чтобы что-то случилось с его женой и ребенком.

У его сына будет совсем другое детство, чем было у него. Мать всегда нанимала для него самых дешевых нянек, а никак не умелых или хотя бы просто добросердечных. И он неделями оставался на их попечении.

Только изредка приезжавший погостить дедушка мог успокоить мальчика, когда тот пугался какого-то ночного шороха или вдруг представлял, что под кроватью у него прячется чудовище. Вин еще тогда усвоил, что единственный способ выжить – это быть круче любого чудовища. И делать вид, что ничего не боишься.