Она подумала, что в этом платье ничего не стоит свалиться в обморок К ее огорчению и расстройству, обе горничные едва не прыснули со смеху. Как будто это было смешно, что она задыхается и ради осиной талии может потерять сознание. Если же за все эти мучения существовала какая-то награда, то она наверняка явилась в виде самого потрясающего зеленого вечернего платья, какое Луиза когда-либо видела. Это платье из благородной шелковой ткани изумрудного цвета состояло из трех отдельных частей: облегающего корсажа, огромной юбки с кринолином и длинного широкого шлейфа. Платье украшали присборенные золотые шелковые ленточки, переплетенные вокруг лифа. Оборки на рукавах были расшиты веточками с крошечными цветочками из шелка и тафты и мелкими листиками цвета нефрита, причем вышивка, разумеется, была ручной работы.

Главная часть платья медленно, как занавес на театральной премьере, опустилась на затянутую в корсет Луизу. Когда она почувствовала под рукой эту роскошную ткань и узорную вышивку, то все накопившиеся за двенадцать лет сомнения, которые вечно ее терзали и звучали в ушах, будто злобная мантра, — слишком тощая, слишком плоскогрудая, слишком низенькая, слишком странная, — все развеялись. Начиналась новая жизнь. Впервые со времени приключений в облике мисс Бакстер Луиза почувствовала себя актрисой. Она взглянула на портрет более чем в натуральную величину, с которого на нее смотрела Габриэлла, и поняла, что ее защищает эта чужая, незнакомая женщина и они связаны. По какой-то причине ее выбрали на эту роль.

Теперь она была готова к приему.

После третьей неудачной попытки выйти из комнаты Луиза наконец догадалась, что нужно повернуться боком, чтобы ее шелковая юбка с фижмами вписалась в дверной проем. Горничные приглушенно хихикали у нее за спиной, не торопясь прийти на помощь.

В громадной сводчатой галерее стоял глухой гул от сотен толпившихся там официально одетых гостей в разноцветных вариантах Луизиного изысканного, искусно сшитого туалета. Солнце садилось, и оранжевый сумеречный свет лениво пробивался сквозь высокие оконные панели. В ослепительно сверкающих стеклянных люстрах, которые висели в ряд на цепях, обтянутых красным бархатом, пламенели сотни оплывающих восковых свечей.

Мужчины были в темных, застегивавшихся под коленом панталонах и ярко-белых шелковых чулках. На всех были черные или темно-синие камзолы до колен, жилеты того же цвета, что и камзолы, со сложной вышивкой на груди, и льняные рубашки с рюшами, а волосы, стянутые на затылке черной шелковой лентой, — или, может быть, парики — были напудрены. Все были в кожаных туфлях на прямых каблуках, которые застегивались на пряжку или завязывались бантом. Однако выглядели они почти невзрачно рядом со своими спутницами, чьи дорогие, украшенные драгоценностями фиолетовые, сапфирово-голубые или рубиново-красные юбки-пузыри и экстравагантные прически занимали в этом великолепном коридоре большую часть пространства.

Луиза влилась в поток занятой разговорами публики. Ведь кто-нибудь да должен был знать, куда они все идут. Ее расшитая серебром туфля зацепилась за шлейф шедшей впереди женщины, и та резко обернулась и зло на посмотрела на Луизу.

— Смотрите под ноги, — грассируя, произнесла она раздраженно.

С этим у Луизы будут сложности, так как в обычной жизни она вечно спотыкалась, а тут еще надо было беспокоиться о том, чтобы не наступать на многочисленные шелковые хвосты, которые волочились, похоже, позади каждой женщины.

— Моя дорогая Габриэлла, — окликнул ее сзади звенящий голос, и чья-то рука в розовой атласной перчатке грациозным движением подхватила Луизу под руку.

Она повернулась и увидела принцессу де Ламбаль, приветливо улыбавшуюся ей своими светло-голубыми глазами. Та переоделась в темно-розовое платье с изящной кружевной отделкой того же цвета, которая выглядывала из-под облегающего корсажа; ее шею дважды обвивала нить жемчуга в один ряд. В светлых взбитых волосах принцессы, обрамляющих ее нежное лицо с узким подбородком, сверкали заколки с драгоценными камнями. Она была очень красива.

— Не правда ли, восхитительный вечер? — спросила она, хотя для Версаля вечер был вполне обыкновенный.

— Да, конечно, — ответила Луиза, не в силах скрыть широкую улыбку, которая, казалось, прилипла к ее лицу.

Она безуспешно пыталась делать вид, что совсем не взволнована и что для нее это никакое не событие, а очередной бал, как для этой девушки. Нет, еще какое событие, подумала Луиза, глядя на окружающих ее людей, которые, судя по всему, и были высокопоставленными иностранцами, и на дам европейского света, шествовавших со снисходительным видом в общей толпе. В ее учебниках по истории кое-кому из этих людей, наверное, посвящены целые главы! Вот бы убедить кого-нибудь из них написать за нее контрольную…

— Вы выглядите, как всегда, замечательно! — воскликнула принцесса де Ламбаль.

На сей раз Луиза в это поверила.

Девушки рука об руку вошли в зал, который, по-видимому, и был королевской столовой, где уже собралось множество посетителей.

— Кто все эти люди? — не удержалась от вопроса Луиза.

— Большинство живет здесь, но Версаль, как вам известно, открыт для всех, — ответила принцесса, казалось поразившись тому, что Луиза, то есть Габриэлла, вдруг поинтересовалась дворцовой публикой. — Разумеется, чтобы их впустили сюда, они должны быть в шляпе и при шпаге.

— Вот как? — удивилась Луиза. — То есть да, конечно. Я об этом знала.

Она думала, что дворец был особым, закрытым местом. А оказалось, что здесь собралась чуть ли не половина Франции. Она не могла себе представить, чтобы в Белом доме жило несколько тысяч людей или чтобы туда на обед мог попасть какой-нибудь турист, даже при шляпе и шпаге. Особенно при шпаге.

Обеденный зал также выглядел довольно странно. Это была огромная комната с блестящими, натертыми воском полами, с темно-красными стенами и золотым потолком с лепниной и искусно выполненной фресковой живописью. Похоже, по версальской традиции члены королевской семьи обедали прилюдно. В дальнем конце комнаты, на обеденном столе, накрытом длинной белой скатертью, стояли два витиеватых канделябра, посеребренные тарелки и блюда с мясными деликатесами. Мария Антуанетта и тучный, непривлекательный Людовик XVI, которых Луиза уже знала, сидели бок о бок в одинаковых креслах и разглядывали зал. Другую сторону стола занимали придворные дамы, сидевшие на полукруглых темно-бордовых бархатных табуретках, отделанных золотыми кистями. Остальная публика стояла сзади, в нескольких шагах от них. Луиза принялась на виду у всего стола смущенно жевать подрумяненный, посыпанный кунжутом рогалик Она не могла себе представить, как можно есть, когда сидишь словно на сцене и все на тебя смотрят. Может быть, поэтому Мария Антуанетта и была такой худенькой. Может быть, ей было неловко есть перед всеми.