Так или иначе, загадочный сосед не солгал: через три дня Прохор, наконец, поднялся на ноги. Это было странное ощущение – он как будто заново учился ходить. Наверное, на обучение ушло бы немало времени – но снова на его голову легли холодные руки этого странного человека, и поток электрических разрядов, пробежавших по телу, прогнал остатки боли.

– Вот и все, – сказал Бука. – Твой организм справился – ты можешь идти. Надеюсь, это отучит тебя пихать в свою голову всякую электронную дрянь.

Прохор пожал плечами. Действительно, кто его знает? Он прекрасно бы существовал с нейрофоном и дальше, если бы не встреча с выходцем из мрачной Зоны отчуждения. Но оставались и другие вопросы, что продолжали мучить Прохора не меньше, чем остаточные боли после выздоровления.

Уже на пороге этого сурового жилища, у выхода на притороченную снаружи к стене железную лестницу, Прохор остановился и пристально поглядел на Буку.

– Скажи, почему ты помог мне? – спросил он. – Я ведь пришел убить тебя, пусть даже и не знал этого. Просто пожалел меня, что ли?

– Пожалел? – Бука пожал плечами. Покачал головой. – Я просто хотел понять, кто я на самом деле? Стал ли я человеком? Или я по-прежнему всего лишь мерзкая тварь из Зоны?

– И что же ты понял?

– Не знаю. Похоже, что вообще ничего. Может, ты мне расскажешь? Не сейчас – может, позже, когда сам начнешь понимать. Со стороны, говорят, виднее. Вдруг это силы, что управляют нашими судьбами, прислали тебя только для того, чтобы ты раскрыл мне глаза на ваш, непонятный мне мир?

– Ты всегда говоришь загадками, Бука?

Бука устало вздохнул, махнул рукой.

– Ладно, иди. Когда станет всем плохо – можешь прийти сюда снова.

Прохор не понял смысла этих слов. По крайней мере, в тот момент. Тогда он решил, что его тело, возможно, излечилось не до конца, и ему снова потребуется помощь этого человека. Он просто неловко махнул рукой на прощанье и вышел на решетчатый балкончик.

– Ты забыл свои вещи! – сказал вслед Букин голос.

Прохор не хотел оборачиваться – плохая примета. Но все же посмотрел через плечо назад. Держа за стволы, Бука протягивал ему забытую пару пистолетов.

Прохора передернуло.

– Оставь себе, – сказал он. – Или хочешь, чтобы меня за незаконное хранение оружия взяли? Кто ж знал, что они настоящие…

– Тогда я их на железный шкаф положу, – сообщил Бука.

Прохор пожал плечами. Тогда ему показалось – это лишняя информация.

Он принялся медленно, все еще неуверенными шагами, спускаться по железной лестнице – пролет за пролетом. Чем ближе к поверхности, тем тверже становился его шаг, и на потрескавшийся асфальт он вышел уже привычной упругой походкой.

Как будто вернулся на грешную Землю.

Был полдень. Самое время заглянуть к отцу, сообщить, что с ним все в порядке. Можно было позвонить, но последнее средство связи, которое у него было, – сгоревший нейрофон. А потому в первую очередь он зашел в салон связи. Пробежал взглядом по витринам, плотно уставленным смартфонами и несколькими архаично выглядящими кнопочными телефонами. Взгляд поражала батарея ценников – на все телефоны была пятидесятипроцентная скидка.

– Что-нибудь присмотрели? – улыбчиво спросила продавщица в яркой форменной блузке.

– Даже не знаю… – Он ткнул пальцем в витрину. – А отчего такие скидки?

– Вы же сами понимаете: нейрофоны на пике популярности. Продажи традиционных моделей падают. Может, и вы желаете приобрести нейрофон? На них тоже скидка. Разумеется, не столь большая…

– Благодарю, но я возьму что-нибудь подешевле. У меня с собой денег немного, а быть на связи надо…

– Без проблем! Вот, стильные и доступные модели…

Продавщица приоткрыла стекло витрины, вынула небольшой, почти игрушечный телефон с крупными цветными кнопками. Нажала на кнопку включения и, пока телефон загружался, пояснила, чуть ли не извиняясь:

– Такие у нас пенсионеры берут. И деткам, совсем маленьким. Но аппарат надежный, водонепроницаемый и противоударный. Экран, кстати, тоже сенсорный, хоть и не такой крупный…

Издав легкомысленный звук, телефон наконец включился. Экран осветился яркой цветной анимацией. Продавщица протянула трубку Прохору.

– Прошу!

Прохор взял телефон, но не успел даже разглядеть картинку на экране – тот мигнул и погас. Продавщица забрала телефон, принялась колдовать с ним, но он напрочь отказывался запускать снова.

– Батарея, наверное, – предположила девушка, снимая с витрины другой телефон. – Посмотрите эту модель. Чуть дороже, но и функционала побольше…

Оценить функционал так и не довелось. В руках Прохора «сдох» и второй телефон. Продавщица начала нервничать, и на вырубившемся в ладони потенциального покупателя третьем телефоне залилась густой краской – то ли от волнения, то ли от стыда за свою контору. Прохор же ощутил нечто иное – тревогу, трудно объяснимую пока, но явно имеющую под собой основу. Однако испытывать судьбу дальше не стал. Просто вернул мертвую трубку продавщице, нервно извинился и быстро вышел из магазина.

Перевел дух и направился к метро.

Оказавшись в вагоне метро, он затравленно огляделся. Его все еще мелко колотило. История со сгоревшими телефонами ему крайне не понравилась. Конечно, это могло оказаться случайностью – мало ли бракованной китайской техники раскидано по второсортным магазинам? Ну, сломались и сломались. Подумаешь – можно зайти и в другой магазин…

Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, он принялся разглядывать пассажиров. Надо сказать, давно он не смотрел на попутчиков с такой точки зрения. Ведь как это было принято последние десять-двадцать, а то и больше лет? В лучшем случае – спрятаться за книгу или закрыть глаза, слушая, как борются в наушниках стук колес и бешено ревущая музыка. Но чаще – уткнуться в экран смартфона, чтобы не замечать неприятного внешнего фона. Какая разница – дом, улица, метро? Экран всегда одинаков.

И вот, оказавшись один на один с реальностью, для других превратившейся в отвлекающий фон, он был вынужден разглядывать тех, кто теперь оставался круглосуточно на связи с системой. Раньше это был интернет.

Теперь – нейросеть.

Реклама утверждала, что разница всего лишь в глубине погружения. Интернет просто стал лучше, ближе, функциональнее. Полезнее для обывателя.

Черта с два!

Прохор мрачно смотрел в глаза чернокожему парню с цветастыми дредами, в яркой мешковатой одежде, который вроде бы тоже смотрел на него. И от этого представлял собой жутковатое зрелище. Потому, что глаза эти суетливо бегали, и зрачки в них как бы спонтанно сужались и расширялись, как у безумца. Но это не было безумием в прямом смысле слова. И даже мелкая, необъяснимая мимика чернокожего тоже не была следствием болезни.