Его просто не было здесь. Парень вместе со своими дредами был сейчас в каком-то другом месте, и устроил ему это «чудо» маленький прибор с легкомысленным смайликом, что был заметен в его черном ухе. Нейрофон дарил волшебную реальность каждую минуту и в любом месте земного шара.

Прохор поймал себя на недоброй мысли: интересно, если этому негру заехать сейчас ногой между ног, он поймет, что это произошло в метро, или ему покажется, что так его звезданул какой-нибудь сказочный эльф? Или же нейрофон устроит все таким образом, что этот малый вообще ничего не почувствует?

Усмехнувшись, Прохор перевел взгляд на девушку за спиной чернокожего. Затем на двоих кавказцев, на тщедушную вьетнамскую парочку, на мрачного амбала в рабочей одежде.

И ему стало совсем не по себе.

Вокруг не было людей. Это все зомби – тела, разум и души из которых через крохотные гаджеты с улыбчивым смайлом высосала жадная нейросеть.

Стало вдруг настолько страшно, что Прохор бросился прочь из вагона за две станции до места назначения. И уже идя по перрону, подымаясь по эскалатору, он продолжал видеть все те же лица, те же глаза – отрешенные, как будто отдавшие свою душу в далекий воображаемый мир…

Уже коснувшись кнопки дверного звонка, он ощутил новый приступ тревоги.

– Черт…

Кнопка под пальцем издала резкий треск и окуталась легким дымком. Звонка не последовало. Пришлось стучать.

Он все еще не мог понять – что же не так теперь, когда он добрался до отцовского дома? Снова постучал, начиная нервничать. Наверное, все дело в проклятом нейрофоне, вместе с собой поджарившем его нервишки. Раньше за ним такого не замечалось, даже начальство ценило его за выдержку и ясность ума в критических ситуациях…

Он вдруг понял, что не так. Шаги за дверью. Они незнакомые – медленные, шаркающие. Отец так никогда не ходит. Ком в горле и приступ страха обрушились на него со щелчком дверного замка. Дверь открылась.

За дверью стояла незнакомая пожилая женщина.

– Вы кто? – глухо спросил он.

– А вы кто? – этом отозвалась женщина.

– Я… – он запнулся. – Это же пятьдесят шестая квартира?

– Да.

– Иван Сергеевич Видов здесь живет…

– Нет. Здесь я живу.

– Что вы несете?!

– Погодите… Иван Сергеевич? – женщина нахмурилась, с недоверием поглядела на Прохора. – Он же… Он же умер.

– Что?!

Прохор ощутил, что задыхается. Но это был не последний удар, нанесенный ему незнакомой женщиной.

– Да, умер. Еще год назад… – она близоруко всмотрелась в лицо Прохора. Всплеснула руками. – Батюшки… Ведь вы его сын? Прохор?

Прохор молча кивнул. Ему казалось, он сам умер. А после восстал из могилы и вернулся в давно покинутый дом. Он медленно сполз вдоль стены на пол.

– Может, воды? – обеспокоенно спросила женщина.

Прохор не слышал ее.

– Я ничего не понимаю… – прошептал он. Схватился за голову. – Я же был у него здесь… Неделю назад!

– Не может быть, молодой человек. Вы здесь никак не могли быть. Я всегда дома. А если ухожу – дочка тут за меня. Сейчас я ее спрошу… – Женщина отвернулась, крикнула в глубину квартиры: – Света! К Ивану Сергеевичу, покойному, никто без меня не приходил?

– К кому? – приглушенно донеслось из квартиры. – Нет, не приходили.

– Стойте! – Прохор умоляюще, снизу вверх поглядел на женщину. – Но как это случилось?

– Ой, это же давно было, мы тогда еще сюда не вселились. Сердечный приступ, кажется. Вроде бы и вам звонили, телеграмму давали. Но вы же в воинской части, на задании вроде. Так и не связались с вами тогда.

Год назад… Да, тогда он был вне пределов досягаемости – как на другой планете. И, как с другой планеты, с задания вернулись не все. Уже по возвращении началось расследование. И, как обычно, по итогам во всем обвинили «стрелочника». Его вышвырнули со службы с «волчьим билетом». Наверное, он бы тогда спился или того хуже – если бы не поддержка отца…

Но, выходит, не было никакой отцовской поддержки? Не было отца? Ничего не было?!

Значит, все эти бесконечные встречи, чаепития и застолья с любимой отцовской закуской под ледяную водочку, бардовские песни под гитару, фотоальбомы, анекдоты, армейские байки, простые, но дельные отцовские советы, все эти пьяные разговоры по душам – все это плод его больного воображения?!

Выходит… Он просто сошел с ума.

– Эй, с вами все в порядке?

Это уже где-то за спиной. Он и сам не понял, как спустился по лестнице, вышел во двор. Вдохнул свежего воздуха полной грудью, поглядел на свои руки. Пальцы мелко дрожали.

Может, это Бука виноват? Что он сделал с его головой? Что это были за разряды такие? Как будто током… А может, вместе с нейрофоном этот монстр сжег ему какие-то участки мозга? И все в голове перепуталось?

Ответа не было. Идти тоже было некуда.

Разве что в психушку. Там ему быстро выделят отдельную палату. Уколы, процедуры там. Время от времени ногами по почкам от громил-санитаров…

Нет, лучше уж сразу в петлю… Или…

К Тине.

Если только она тоже – не плод его фантазий.

Тина жила в шикарных апартаментах в одной из башен Москвы-Сити. Шикарных, конечно, по его нищебродским понятиям. В кругах его подруги такое жилье считалось довольно скромным. Вообще, парочка из них получалась – полнейший мезальянс. Ничем они не совпадали по жизни. Кроме секса.

Но вот тут-то, как говорится, был один нюанс. Тина тащилась от него, как дикая кошка в известный период. И это было сильнее любых косых взглядов подруг и, упаси бог, богатых родственников Тины.

Впрочем, плевать он хотел на ее круг, как и на все прочие условности. Наверное, за эту его уверенность и умение с достоинством держаться в любой социальной среде Тина в него и втюрилась. Да еще, пожалуй, за идеальную мускулатуру, как на греческой статуе.

Отцовские гены.

Он уже почти свыкся с этой нестыковкой в голове. Точнее, затолкал ее поглубже в пыльные тайники сознания, чтобы не спятить в натуре. Потому что отец для него оставался живым, и ту встречу недельной давности он физически не мог посчитать бредом. Она была реальнее самой реальности, и стереть ее из головы он не мог чисто физически.

Такси заложило вираж на развязке и помчалось к Москве-Сити. Кто бы ни придумал это нагромождение стекла и бетона, одного ему удалось добиться наверняка – напрочь лишить это место души. Небоскребы выглядели в Москве как инородное тело, как бы намекая на скорый приход нейрофонной эпохи.

И будто подчеркивая эти мрачные мысли, похохатывал чему-то своему таксист, в ухе которого тоже торчала «таблетка» со смайлом. Водила, однако, не забывал следить за дорогой – видимо, сквозь эфемерные образы дополненной своей нейрофонной реальности.