Я рано проснулся (еще одна привычка, которая пришла в мою жизнь с годами), но вставать не хотелось. Сколько лет я мечтал подниматься пораньше и не мог! Чего только не пробовал – меня было не разбудить и пушечным выстрелом. А теперь я, представь себе, просыпался до рассвета и больше не мог заснуть. Времени было так много, что можно было встать и переделать с десяток дел, но в том-то и беда: у меня не было дел, и вставать так рано мне было незачем. Я мечтал забыться, как раньше, и хоть одну ночь проспать так крепко, чтобы наутро не помнить, кто я и где. Но не получалось. Я часами лежал в кровати, надеясь уснуть. И в то утро было так же.

Наконец я вылез из-под одеяла, пошел к окну и посмотрел на небо. Оно было какое-то бесцветное – не голубое, не серое, а как густой туман, и нависало над дорогой ровно, низко, без облаков. Снега не было. Деревья опустили черные ветки к самой земле. Сердце у меня сжалось. На душе было так же тоскливо и неподвижно, как за окном.

Я подумал о том, что не за горами мое шестидесятилетие, за ним быстро подкрадется старость, жизнь почти прожита, и ничего уже не изменишь. Да и хотел ли я что-либо менять? Есть ли что-то еще, чего я не успел узнать? Стоя перед окном в халате и тапочках, я с удивлением пришел к выводу, что ничего лучшего, чем моя жизнь, представить себе я не мог. Я не знал, чего хотеть. У меня не осталось неосуществленных планов, не было несбывшихся желаний. О чем я всегда мечтал? Обеспечить родителей достойной жизнью. И я это сделал. Отец не очень-то это ценил, а вот мама по сей день мне благодарна. Я хотел карьеры, денег, влиятельной силы – все это я получил. Мне хотелось, чтобы сыновья стали людьми. Чтобы знали себе цену, чтобы крепко стояли на ногах – они неглупые ребята и, думаю, не пропадут. Среди всех, кого я знал, не было никого, кому бы я завидовал и чьей доли желал бы для себя. У меня было все, и вместе с тем я не чувствовал себя человеком, у которого есть все. Понимаешь, что я имею в виду? Когда у тебя чего-то нет, ты думаешь, что когда это будет, ты станешь самым счастливым. Но вот у тебя есть и это, и то, но что-то все равно не так. Ты чувствуешь себя обманутым. Все, конечно, неплохо. Но ты ожидал, что будет лучше. Допустим, ты ждал к завтраку черную икру, а тебе подали отлично сваренное яйцо. И яйцо-то вкусное, и желток золотистый, и ложечка к нему серебряная, и соль крупного помола – все как ты любишь. Но ты-то ждал икру. Помню, я даже подумал тогда, что нехорошо это, наверное, с моей стороны, имея все, не быть благодарным за это. Но я был честен перед собой – я не чувствовал благодарности. Может, потому что не был счастлив. И еще подумал – мельком, вскользь – пусть бы что-нибудь произошло, лишь бы встряхнуться, отвлечься, ожить. Но что могло со мной произойти? Ничего. Мне пришла в голову мысль, что, не стань меня, ничего вокруг не изменится. Так же долго будет стоять под Москвой зима, так же низко будет висеть густое непролазное небо, и кто-то другой будет смотреть в окно, скучать по солнцу и звать весну. Странно, но не было ни одного дела, которое не завершилось бы без моего участия, и ни единого человека, который не смог бы жить дальше без меня. Я почувствовал, что, есть я или нет, в сущности, нет никакой разницы. Все будет по-прежнему, только без меня. Так вот она, оказывается, какая – жизнь, сказал я себе тогда. С тех пор я все чаще погружался в состояние меланхолии и унылого оцепенения. Я находил все меньше смысла в своих ежедневных занятиях и уже не утруждал себя необходимостью скрывать от других своего мрачного состояния. Да и кому оно могло помешать? Так проходил месяц за месяцем. Не знаю, чем бы закончился этот спор с жизнью, если бы не дружба с Катериной. Она работала в моем офисе среди тысяч других, ни лиц, ни имен которых я не запоминал. В последнее время она постоянно попадалась мне на глаза.

Присутствовала на одной встрече, а затем, помню, я вызывал ее к себе по какому-то вопросу. Ты наверняка сейчас думаешь, что я начну рассказывать, какой красавицей она мне показалась. А вот и нет. Я и не заметил тогда, была ли она красива, мне это было все равно. Я вообще ничего не замечал. Одно только меня удивило: она не боялась меня. Пожалуй, именно это заставило обратить на нее внимание. Я привык видеть перепуганные лица, ловящие каждое мое слово, не смеющие возразить, переспросить. Катерина же улыбалась. И когда слушала меня, и когда говорила сама. Эта ее улыбка смутила меня поначалу, мы обсуждали серьезные вещи, а ее, казалось, веселит наша беседа. Чему она улыбается? Неужели не боится? Вот опять. Я ей серьезные вещи объясняю, а она улыбается мне. Или это я говорю что-то не то? Я почувствовал себя неловко. Что ее так забавляет? Кажется, я ее прямо об этом спросил. Тон у меня был как всегда раздраженный, но она не смутилась, а стала рассказывать мне об одном случае в связи с тем, о чем мы говорили. Я ушам своим не верил – обычно люди выпрыгивали из моего кабинета от одного моего замечания, а она даже бровью не повела. Из любопытства я дал ей договорить. Оказалось и правда смешно. Все это меня порядком удивило.

Наше знакомство быстро переросло в дружбу. Я и сам не понимал, как эта девочка, почти еще ребенок рядом со мной, сумела растормошить меня. Благодаря ей я зашевелился, ожил. Она была со мной, не прося ничего взамен, бескорыстно делясь своей юностью, веселостью, смехом. Она делала для меня то единственное, что невозможно купить ни за какие деньги – она была рада мне. Не думай, что рядом с ней я снова стал мальчишкой, это не так. Я был таким, каким был, мрачным, усталым, все повидавшим и ни во что не верящим. Я не стремился казаться лучше – в моем-то возрасте! – но она радовалась, когда была со мной, и это удивляло меня, и согревало мне сердце. Помню, как-то ранней осенью мы ночевали в гостиничном номере маленького городка, где я находился по делам. Как всегда, я проснулся затемно. Катерина крепко спала, и я, боясь потревожить ее, лежал, не шевелясь. Вдруг она повернулась во сне и, не открывая глаз, свернулась калачиком и прижалась ко мне, как котенок. Я замер. Волна чувств охватила меня. Неужели ко мне можно вот так прижаться? Неужели кому-то хочется спать, уткнувшись в мою пижаму? Неужели это может доставлять кому-то радость? Уже много лет я не испытывал ничего подобного. С Наташей мы давно уже спим отдельно, каждый в своей спальне (вместе мы только мешаем друг другу). Я лежал не дыша, чтобы не разбудить Катерину. Я молил о том, чтобы она не переворачивалась и продолжала спать вот так, прижимаясь ко мне. Я боялся обнять ее и боялся смотреть на нее слишком долго, чтобы не разбудить ее взглядом. Я смотрел в темноту за окном, и сам не заметил, как уснул, да так крепко, как не спал уже давным-давно. Когда я открыл глаза, Катерины в номере не было. Я кинулся к дверям – куда она могла отправиться одна в такой час? И тут же увидел ее. Она шла с улицы, разрумянившись от быстрой ходьбы.

– Где ты была? Почему не разбудила меня?

Она рассмеялась. Поцеловала меня морозными губами и стала выкладывать на стол горячие булочки, она бегала за ними в пекарню поблизости.

– Зачем ты ходила туда в такую рань?! Одна! – не унимался я. – Я бы отправил кого-нибудь!

– Там такая красота! Пойдем скорее, я покажу тебе золотые дорожки, пока дворники не начали мести!

Мы ели булочки (я бы предпочел с утра какую-нибудь кашу, но ради Катерины готов был умять все булки на свете) и гуляли по аллеям, усыпанным осенней листвой. Дорожки, целиком покрытые ярко-желтыми листьями, и правда казались золотыми. Не то чтобы я никогда такого не видел – конечно, видел. Но в тот момент я понял, что это что-то значит. Что это важно, понимаешь? Было в этом что-то важное для меня. То, чего я раньше не замечал. Катерина смеялась, глядя на меня.