— Ну, во‑первых, сегодня суббота, а во‑вторых, вчера вечером близняшки дали тебе выходной. — Его глаза все еще были закрыты, но на губах была довольная улыбка. — Они явно подозревали, что сегодня мы… задержимся. И не ошиблись.

Это был предел мечтаний — просто поваляться утром в кровати с Мэттом (ну разве что с Мэттом и чашкой кофе), но у нее были счета, которые нужно оплатить, приказы, которые нужно подписать, контракты, которые нужно обсудить. И если быть честной, ей хотелось взять тайм‑аут и на некоторое время отстраниться от того нового чувства нежности и доверия, которое возникло у нее после вчерашней необыкновенной ночи.

Ей нужен был кофе. И пара лишних извилин.

Ди‑Эй выскользнула из его объятий и села. Ее взгляд упал на рубашку Мэтта, валявшуюся на полу, и она с удовольствием надела ее. Потом отыскала свой телефон. У нее было несколько сообщений от близняшек.

Наверное, возникли проблемы в магазине, и они просили ее прийти, она была нужна им. Но она ошибалась.

Дарби написала: «Уже девять тридцать. Кажется, у тебя была бурная ночь» и поставила несколько больших пальцев.

«В магазине все в порядке. Не вздумай выходить на работу», — написала Джули.

Черт!

Ди‑Эй оглянулась на Мэтта, который уже проснулся и теперь смотрел на нее, подперев голову рукой. Ди‑Эй почувствовала, как в ее животе завертелся теплый комок. Какой же он сексуальный…

— Мне запретили появляться на работе.

Мэтт улыбнулся.

— Не будь я таким самовлюбленным, я бы обиделся на твой разочарованный тон.

Он перебирал волосы, темной волной падавшие ей на спину. Еще один нежный жест, к которому Ди‑Эй была не готова, поэтому она встала, подошла к окну и отдернула шторы. Приоткрыв створку, она прижалась лбом к холодному стеклу. Она чувствовала себя так, как будто в мозгу у нее открылись сотни вкладок, но ни одна не хотела загружаться.

— О чем задумалась?

Она не могла ответить ему — прошлая ночь ошеломила ее, ей нужно было время и личное пространство, чтобы прийти в себя. Это все было так странно и незнакомо, и она никак не могла с этим совладать.

Мэтт встал с кровати и с наслаждением потянулся, ослепив ее своей прекрасной наготой. Ну как можно быть таким великолепным? У него было сухощавое мускулистое тело атлета и лицо фотомодели. Она залюбовалась его длинными ногами, его упругими ягодицами… Но Мэтт скрылся в ванной.

Ди‑Эй прижалась лбом к холодному стеклу.

Телефон загудел — пришло сообщение от Калли. «Проникнемся духом Рождества! Следующий шаг: в пятницу мы идем покупать елку, а потом печем рождественские пряники у меня дома. Пригласи Мэтта».

Мэтт вышел из ванной, нашел на полу боксеры, натянул их, пригладил волосы руками и спросил:

— Как насчет кофе?

— Конечно.

Она спустилась за ним по лестнице и, прислонившись к стене, смотрела, как он, в одних боксерах и еще взъерошенный со сна, хозяйничает в ее кухонном уголке. И опять она поразилась тому, как органично Мэтт вписывается в ее пространство. Она готова была смотреть на это вечно…

— Калли зовет тебя в пятницу покупать елку и печь пряники.

Мэтт снял с полки две чашки.

— Ты говоришь об этом так, будто она нас к дантисту пригласила.

— Почти. Во‑первых, шопинг с близняшками и Калли может затянуться на несколько часов. Для меня это пытка. И я не умею печь пряники.

— Значит, будешь пить вино и смотреть, как это делают другие, — сказал Мэтт, протягивая ей чашку кофе. — Скажи, почему ты так ненавидишь Рождество, Дилан‑Энн?

— Потому что сейчас это просто коммерческий трюк, рассчитанный на то, чтобы вытянуть у нас как можно больше денег, — выдала она свою любимую отмазку.

— Звучит цинично.

— Зато правдиво. И я знаю, что ты думаешь так же. В прошлом году ты в самый канун Рождества умчался в Гаагу.

— У моего клиента были проблемы. Мне нравится Рождество, Дилан‑Энн, мне просто редко приходилось его праздновать. — Мэтт отхлебнул кофе. — Когда я был маленьким, у моих родителей не было денег ни на елку, ни на рождественские подарки. Их и на еду‑то не хватало. — Он увидел ее озадаченный взгляд и объяснил: — Дед с бабкой были настоящими толстосумами, но у отца были проблемы с алкоголем, так что они его знать не хотели. Когда он вылетел из колледжа в третий раз, они выгнали его из дома без копейки денег.

Ди‑Эй понимала, что он не ждал от нее сочувствия, так что просто стояла и слушала.

— Дед с бабкой забрали меня к себе. Денег у них была куча, но они были нерелигиозны и Рождество не отмечали. Затем я отправился в колледж, там на Рождество устраивали бурные вечеринки. Так что я никогда не покупал елку и не пек пряников. Но, думаю, мне понравится.

— Мой папа любил Рождество. Он водил меня на каток и в парк любоваться на большую елку. Мы с ним лепили снеговиков, развешивали гирлянды, — с нежностью вспомнила она то, что не вспоминала много лет.

— И что случилось?

— Он ушел. За неделю до Рождества.

Ди‑Эй никогда никому не рассказывала о своем отце и теперь чувствовала себя так, будто сняла повязку с открытой раны.

Мэтт не стал говорить никаких общепринятых банальностей, только спросил:

— Вы с ним общаетесь?

У Ди‑Эй запершило в горле.

— Нет. Он вычеркнул меня из своей жизни.

Мэтт повертел в руках кофейную чашку и сказал:

— Была б моя воля, людям требовалось бы специальное разрешение, чтобы завести ребенка. И получить его было бы нелегко.

— Я бы подала заявку.

Эти слова были неожиданностью для нее самой, не говоря уже о Мэтте. Она закусила губу и закрыла глаза, не понимая, что с ней. Неужели это она — катается на коньках, собирается покупать елку, наслаждается эмоциональной близостью, хочет ребенка? А ведь она действительно хочет ребенка, она это сейчас поняла.

— Э‑э… Я даже не знаю, что сказать… — неуверенно произнес Мэтт.

— Ничего не говори, — оборвала его Ди‑Эй, ошеломленная своим открытием. — Кажется, я хочу ребенка. Когда‑нибудь потом, но хочу. Я хочу, чтобы меня кто‑то любил, чтобы был кто‑то, кто не оставит меня.

Мэтт молчал. Она встала и похлопала его по плечу.

— Не обращай на меня внимания. Это все Рождество. У меня сезонное обострение, я же предупреждала. Оно пройдет, и я опять стану прежней.

Но она не верила собственным словам.

А хуже всего то, что Мэтт, кажется, в это тоже не верил.

Несколько дней спустя Ди‑Эй и Дарби валялись на огромном диване в гостиной Броганов. Ди‑Эй пила вино, а Дарби рассказывала новости: