С Печенкиной стали происходить странные вещи. Мы сидели дома, забравшись с ногами на кровать, и рассуждали о жизни.

– Вика, ты посмотри, сейчас же все продается и покупается, – возмущалась Юля.

– И вещи, и люди, и эфиры, и пресса, и места на пьедестале, – поддакивала я.

Мы пили вино и уплетали шоколадные печенья. Из небольшого бумбокса, купленного мной еще с первой зарплаты, доносился голос Селин Дион.

– Вика, сейчас время ненастоящих эмоций, ненатуральных людей и неживых голосов. Люди играют в чувства, не испытывая их на самом деле. Перекраивают внешность, закачивают ботокс и увеличивают бюст. Даже операции по смене пола стали обычным явлением. На сцене живых концертов почти не осталось, активно используется фонограмма, аранжировки, подтанцовки. Если все эти поющие и прыгающие атрибуты откинуть, что останется? Один певец? Гол как сокол. Кто на такого смотреть будет? Кто будет слушать? У половины современных исполнителей нет ни слуха, ни голоса, спасает лишь компьютерная обработка. А в залах устанавливают специальные динамики, из которых льется дружный смех и громкие аплодисменты.

– Ты не переделаешь шоу-бизнес, даже если громко и на всю квартиру будешь сыпать проклятия.

Но Юлька продолжала возмущаться, как пенсионерка на повышение цен. Бурчит, сотрясает воздух, но ничего сделать не может.

– Посмотри, кто сидит на концертах в первом ряду. Замороженные лица, прилизанные курочки. Они всем видом демонстрируют: я заплатил максимальные деньги в этом зале, давай, весели! Пой, пляши! Ты будешь стараться, надрывать горло, выкладываться на все сто, а у них ни один мускул на лице не дрогнет. Просто сидят и смотрят. Сволочи.

– Юль, чего ты разошлась? Будет и на твоей улице праздник. Вот увидишь. Тебя заметит какой-нибудь продюсер, подпишет контракт, станешь яркой звездой – Юлианой Че.

Юлька недобро стрельнула глазами и сунула в рот печенье.

С тех пор как в моей сольной карьере наметились позитивные сдвиги, Юлькино поведение все больше меня напрягало. Было такое чувство, что я должна перед ней оправдываться. Был период, когда нам не везло вместе, одинаково. И тогда мы были дружны. А сейчас, когда меня раскручивает Пачерный, я оторвалась вперед, а Юлька не двинулась с места. Я не могла повлиять на Ивана, хоть подруга активно мне на это намекала. Я избавилась от сомнительного чувства вины за свой успех давно, еще на проекте, когда кто-то вылетал, а кто-то оставался. Это неизбежный процесс. Когда-то Юлька была на высоте, теперь я. Но похоже, подруге это совсем не нравилось. Она продолжала громко критиковать современный шоу-бизнес.

– Вик, все подстроено. Зося рассказывал, как дочке организовывал свое шоу. Арендовал студию, аппаратуру, созвали людей в массовку, пригласили пару известных лиц, придумали тему, дочь нарядили в красивое платье. Вот тебе и новое TV-шоу. Зажигается красная лампочка в студии – зрители дружно хлопают в ладоши. Зеленая – смеются. Монтаж исправит недочеты.

– Не все так плачевно, Юль. Есть группы, которые поют живьем. Есть прекрасная музыка, которая несется сквозь года и люди не хотят ее забывать.

– Сказки это все, – зевнула Печенкина, – лично мне надоело таскаться по злачным местам и пытаться пробиться в жестокий мир прекрасной музыки. Пошло все к черту.

И вдруг ни с того ни с сего, прямо на голову Печенкиной упала люстра. Сорвалась с потолка и рухнула подруге на голову. Юлькины последние слова повисли в воздухе, как потустороннее проклятие.

Я заорала и моментально протрезвела. Юлька икнула и повалилась на правый бок. Увиденное меня парализовало. Тело не слушалось, а разум молчал. Я, как обезумевший страус, хотела сунуть голову под подушку. Видеть неправдоподобную бледность лица подруги и тонкие алые струйки крови на щеке было выше моих сил. Знаете, это как во сне, когда хочешь убежать, а ноги становятся ватными и не подчиняются. Ты заставляешь их сдвинуться с места, собираешь все силы, чтоб сделать шаг, но все напрасно. Ноги как будто приросли и не слушаются. Оцепенение порвалось в тот момент, когда Юлька застонала.

К слову, люстра оставляла желать лучшего и называлась люстрой по привычке. Была больше похожа на раздутую лампочку, чем на потолочный светильник. Но квартира была съемной, поэтому менять интерьер мы не стали. Наверное, это дизайнерское недоразумение прошлого века и уберегло Юльку от серьезных травм. Стекло легко разлетелось в разные стороны, как конфетти из хлопушки. Ничего тяжелее патрона о Юлькину голову не ударилось. Парализовал и загнал в ступор сам факт. Люстра упала на голову.

– Что это было?

Юлька, как неваляшка, села и приняла прежнее положение. Осталось ей взять в руки бокал и сунуть в рот печенье.

– Почему погас свет?

Юлька растерянно моргала. Ее лицо освещал прикроватный светильник. Я с трудом сглотнула засохший в горле ком, промычала что-то невнятное и возвела глаза к потолку.

– Люстра? На меня упала люстра?

Я медленно кивнула. Наверное, у подруги сотрясение. Память отшибло частями.

– Кровь!

Юлька заорала и спрыгнула с кровати.

Она терла щеки и пугалась вида собственной крови на руках. Я полностью пришла в себя, тоже вскочила и стала крутиться вокруг подруги, как вьюн.

– Юлечка, приляг, успокойся.

Смотавшись за зеленкой, ватой и бинтом, оказала Юле первую медицинскую помощь. Накапав для проформы валерьянки, я влила в нее лекарство и вызвала «скорую».

– А вдруг у меня сотрясение, и я больше не смогу петь? – Юлька аккуратно ощупывала голову.

– Не переживай. Твой голос не пострадал.

– Перед глазами звездочки пляшут, – Юлька провела рукой перед глазами.

– Это знак. Ты обязательно станешь звездой.

Мне было жаль Юльку, и я пыталась приободрить ее, как умела, в эту трудную минуту.

«Скорую помощь» мы ждали больше двух часов. К тому времени Юлька полностью оклемалась и заставила меня сбегать в магазин за повтором.

– Юль, переодеваться лень, – стонала я.

– Иди в халате, – подруга была непреклонна.

– Юль, может хватит? Бутылка вина на двоих.

– Мне нужен наркоз. Срочно! – мотала она забинтованной головой.

Накинув пальто прямо на атласный халат нежно-кремового цвета, я обула сапожки на босу ногу и пошлепала за горячительным напитком виноградного происхождения, который Юлька гордо именовала «наркоз».

В магазине, несмотря на слякотный вечер, было многолюдно. На нелепо одетую девушку смотрели с подозрением. Край бежевого халата торчал из-под белого пальто и высовывался при ходьбе. Ноги без колготок озябли и покрылись гусиной кожей.

– Пакет нужен? – строго спросила кассирша.

Под ее густо намазанными ресницами недобро светились карие глаза.