– Юль, – позвала я, – ты чего? Что случилось?

– Ы-ы-ы, – мычало создание, мало походившее на Юльку.

Я врубила свет во всех комнатах и обшарила каждый угол. Все чисто. Но от Юлькиного ненормального состояния по коже ползли мурашки, и самой хотелось выть. Что это? Последствия ведьминского ритуала? Страшное заклятие? Заговор чернокнижников? Я схватила Юльку за плечи и попыталась вытащить из укрытия. Она отбивалась как Маугли, который не хочет жить среди людей.

– Да что случилось? – заорала я.

– П-п-п… Н-н-н.

Челюсть ходила ходуном, глаза лихорадочно блестели, изо рта текли слюни. Она напоминала больного в остром приступе. Мне стало не по себе. Желудок забился в конвульсиях, подкатывая к горлу пирожное и мороженое в одном комке.

– Саша, – всхлипывала я в трубку, – я боюсь. Тут с Юлькой что-то случилось.

– Что?

– Она в дикарку превратилась, – шепнула, скосив глаза в сторону завываний, несшихся из-под стола.

– Что? Как это?

– Это страшно. Приходи, я боюсь.

Сашка явился почти одновременно с санитарами из «Скорой».

– Девушка что-то принимала? Наркотики, психотропные вещества, алкоголь?

– Н-нет, – не очень уверенно ответила я.

Кто же знает, что могло случиться с Печенкиной за тот промежуток времени, который я провела вне дома. «Скорую» догадалась вызвать я, назвав симптомы. Медики вкололи Юльке инъекцию, оставив под мою ответственность. Пришлось писать расписку, что впредь за жизнь и здоровье госпожи Печенкиной отвечаю я.

Что мне с ней делать?

– Юль, – тихонько позвала я.

Она лежала, укрытая одеялом по самые уши, и смотрела куда-то в одну точку.

– Юль.

Глаза слезились и упрямо моргали, пытаясь сменить картинку. Смазать, перелистнуть. Но она не менялась. Юлька, как кокон неизвестной природе бабочки, лежала поперек кровати. И молчала.

– Вот, – вошел Сашка и протянул листок с назначениями.

– Что они сказали?

– У нее сильный стресс. Пониженное давление и температура как у трупа.

– Господи.

– Я ничего не понимаю, Вика.

– Аналогично, – прошептала я.

– Юля!

Я опять попыталась растормошить оцепеневшую подругу.

Но она не двигалась. Может, умерла?

Предположение выдавила тихим шепотом.

Кровь отхлынула от лица.

– Ей успокоительное вкололи, – похлопал по плечу Сашка. – Лошадиная доза.

И тут из приоткрытого рта Печенкиной вырвался сначала первый, а потом с нарастающим ревом и последующие долгие и глубокие хрипы, переходящие в густой храп.

– Она спит? Спит с открытыми глазами? Как это вообще возможно?

– Она храпит? – в свою очередь удивился Сашка. – И как ты с ней спишь?

Я не стала рассуждать, что раньше за Юлькой такого не наблюдалось и прочее. Я просто ответила мужчине, что мне приятнее спать с ним, а не с подругой.

Юлька проснулась на следующий день только к обеду. Ее пробуждения я ждала с рассвета и возле кровати кружила как мама-ласточка над своим гнездом.

– Голова раскалывается, – протянула подруга.

– Печенкина, ты жива?

Я обрадовалась и кинулась обниматься. Настоящая человеческая речь, а не сиплые звуки неандертальца. Я чувствовала такое облегчение, будто разгрузила «КамАЗ» с углем и отправилась в спа-салон.

– Я что, перебрала вчера? – Она почесала затылок. – Ни черта не помню.

Юлька высвободилась из моих радостных объятий и села на кровати. Внимательно осмотрела комнату. Я следила за каждым поворотом ее головы.

– У нас был мужчина? – Она кивком показала на матрац, расстеленный на полу. – И кто он? Он был с тобой? Или это я его притащила?

Нехорошее предчувствие скользнуло внутрь и залегло в области сердца. Конечно, Сашка остался, и мы вместе ютились на матраце. Спать с обезумевшим человеческим существом в Юлькином обличии – этот вариант даже не рассматривался. Мне очень хотелось засыпать Юльку вопросами о вчерашних таинственных событиях, которые повергли ее в такое плачевное состояние, но нарушить зыбкий покой воспоминаний не решилась. Я лишь пожала плечами. Мол, был Сашка. Признаю.

– Ты.

– Я?

– Да, ты.

Юлька тыкала в меня указательным пальцем без тени улыбки на лице. Я похолодела.

– Ты мужика приводила. И почему они на тебя ведутся?

– Юль, ты не так все поняла. Это не мужик тут ночевал, а…

– Баба? – Юлька окончательно проснулась. – Вика, ну ты даешь! Бабу сняла?

– Заткнись, Печенкина.

Я вышла из комнаты и заперлась в ванной. Волнуешься за нее, переживаешь, а она дуру полную строит. Вот и делай людям добро. Моментально навернулись слезы. Стало так жалко себя и обидно. Утро не задалось. Однозначно. Сашку умудрилась Сережей назвать. Ну, честное слово, дался мне этот Сережа. Даже знакомых таких нет. Отчего это имя с губ слетело? Дурь полная. Только Сашка смертельно обиделся. И ушел. Не знаю, как бы я поступила в подобной ситуации, если бы он обратился ко мне: «Оля, завтракать будешь?» Что теперь делать?

– Виктория, – тарабанила в дверь девушка с вчерашним помутнением рассудка.

– Чё надо?

– Он хоть симпатичный?

– Да.

Я распахнула дверь, и на порог ввалилась Юлька.

– Не злись, – лукаво улыбнулась она, – мне кажется, что все футболисты кривоногие и кособокие. Это ведь был тот футболист?

Я промолчала. Юлька видела Сашку не один раз, и никогда не называла его футболистом. Да что с ней такое?

Я отодвинула подругу и прошла на кухню. Села за стол и наблюдала, как она мостится рядом, пододвигая табуретку.

– А имя запомнила? – хихикнула Юлька.

Я скривилась как от зубной боли.

– Что ты несешь?

– Так ты вчера тоже перебрала и не запомнила, кого сняла на стадионе?

– На каком стадионе?

– Там, где мы за «Спартак» болели, – округлила глаза Юлька.

Похоже, она говорила серьезно. У нее что, провалы в памяти?

– Юль, сегодня пятнадцатое сентября. А на стадион мы ходили еще в начале марта.

Она засмеялась. Потом вдруг стала серьезной. Она смотрела на меня, как на пришельца с другой планеты. И пыталась увидеть что-то такое, что находилось выше границ моего понимания. Молча сидела и разглядывала. Я поежилась. Встала, налила чай себе и ей. Вдруг до меня дошло, что Печенкина потеряла память. Эти месяцы полностью стерлись из ее файлов, и поисковая система не может их обнаружить.