Иногда на поверхности рождался круг и так же лениво разбегался.

В этот момент можно было увидеть стремительный призрак прохладной рыбы, скользящий без малейшего усилия в глубине. Один раз Влад даже увидел влажные стальные губы, подобравшие с поверхности насекомое. Они тут же исчезли, только чуть дальше мелькнуло острое лезвие серебристо-черного плавника. Всплеск был еле слышным – как дыхание, как шепот – и тут же растворился.

– Жаль, удочки нет, – сказала Наталья.

– Что-то я не помню, чтобы ты хоть раз в жизни рыбачила! – засмеялся Влад.

– Я с отцом рыбачила, в детстве… Знаешь, когда мне было лет четырнадцать, я в него влюбилась. То есть я и раньше его любила, но как отца. Ну вот как любого родственника, понимаешь?

– Понимаю…

– А в четырнадцать лет я влюбилась в него как в мужчину. У него не было недостатков. Он был умным, красивым, сильным и терпеливым. Я вообще не помню, чтобы он хоть что-нибудь… хоть самую мелочь сделал неправильно. У него все было правильно… Я тогда испугалась. Испугалась любви. Говорят, многие девочки проходят через это. Отец ведь даже не мужчина по сути. Он по сути – бог. Тот, кто дал тебе пропуск в этот мир. Я и раньше с ним рыбачила. Давно. Ну, лет в десять. Но я тогда брала удочку, насаживала червяка, забрасывала и ждала поклевки. Он сам делал поплавки. В магазинах, помню, были какие-то толстенькие, почти шарики, из двух разноцветных половинок, пластмассовые. На них почему-то ловилась одна мелочь. А папа делал из настоящих маховых перьев. Гусиных, утиных, куриных. Даже фазаньих. Он обдирал с них почти все и оставлял только длинную ость с маленькой кисточкой на самой верхушке. Потом чистил, сушил, чем-то красил… ту часть, которая будет сверху. И подбирал дома в ванне грузила. Его поплавки всегда стояли под углом и верхушкой к нему. Если была поклевка – поплавок становился вертикально и тогда сразу замирало сердце.

– А потом ты хватала удилище и дергала что есть силы? – улыбнулся Влад.

– Ну да. Папа говорил, что побороть первый импульс очень важно. Важно отключить эмоции и включить мозг. Потому что серьезная рыба никогда не хватает наживку сразу. Она кружится, играет с ней, пробует на вкус, наслаждается и только потом нападает по-настоящему… Ты чего смеешься?

– Извини… Я почему-то подумал о минете. Очень похоже…

– Я тебя сейчас утоплю!

– Тут по колено. Ну, может, по пояс – максимум. Что, похоже? Согласись?

– Вот животное! Я ему о детских непорочных воспоминаниях!

– Хорошо-хорошо… – Влад подошел к воде, сел на корточки и зачерпнул воду ладонями, – ты знаешь, еще можно купаться. Мелко только. Тебе не хочется меня сейчас толкнуть? Я не успею среагировать…

– Мысль такая у меня есть, – Наталья подошла сзади и положила руки ему на плечи, – но я тебя послушаю. Вдруг ты не такой плохой человек…

– Да я вообще идеал! Ничуть не хуже твоего папы! Хочешь, я сделаю тебе настоящий поплавок? Э-э-э… А ты дашь мне позвонить!

Неожиданно на середине реки показался бумажный кораблик…

Кривоватый и сильно намокший, он плыл не прямо, а примерно так, как бегают охотничьи собаки – чуть-чуть боком.

– Не дам! – шлепнула Наталья обеими ладошками его по спине. – Ты мне сам телефон вручил и сказал, чтобы час я тебе его не отдавала. Было такое?

– Ну было… Я тут одну вещь забыл…

– Вещей у тебя миллион. А я у тебя одна. Знаешь, иногда мне хочется у твоей Галочки-секретарши на прием записаться… Утром тебя уже нет. Вечером еще нет… А в выходные, если они вообще вдруг появляются, ты все равно соскакиваешь без будильника и мне больших трудов стоит отобрать у тебя галстук…

– Утонет скоро… – перебил ее Влад.

– Кто?

– Кораблик… Видишь, совсем намок… Ты вообще-то про отца говорила…

– Да. Про отца. Мы с ним сидели рядом и рыбачили. Я на одну удочку, а он сразу на две. Мы могли сидеть и молчать полдня. И за эти полдня у меня не было ни минуты, когда бы я не ощущала его силу, его ум и его тепло. А самое главное – это чувство защищенности. Уверенности. Бесконечного доверия и покоя.

С ним я никогда и ничего не боялась… Хотя нет… Боялась… Я боялась любви. Вдруг совершенно внезапно возникшей незнакомой страсти. А еще я его дико ревновала. До сумасшествия…

– Он что, увлекался женщинами?

– Теперь-то я понимаю, что не более, чем любой мужчина в его возрасте. Но мне казалось, что ни одна не стоила даже его пальца… Ужасная пытка – видеть, как он собирался на свидание… Я, правда, старалась не показывать… Он спрашивал – что с тобой? А я… я говорила – температура… Жаль, что ты его не увидел…

Влад встал и повернулся к Наталье:

– Я тебя сейчас буду медленно целовать. Сначала глаза, потом щеки, потом уши, потом губы. Потом ты почувствуешь самый длинный в мире язык…

– Не боишься, что откушу? – засмеялась Наталья.

– Волков бояться – волчиц не иметь!

Небо осенью часто затянуто облаками.

Но если облаков все же нет, оно невыносимо блестит синевой. Такого цвета нет ни в одном времени года…

Влад открыл глаза и вдруг понял, что Наталья никогда не простит его.

И если он умрет.

И уж тем более – если останется жив…

Ну не спалось. Не каждый день играю с жизнями. Не каждый. Поэтому лег вроде спать, но поворочался, встал и пошел в подвал.

В какой-то момент я вдруг представил, что у меня самого вдруг украли ребенка. Ерунда, конечно, нонсенс, но я даже засмеялся. Удивительные вещи иногда я в себе обнаруживаю, удивительные. Влад сейчас весь изнутри себя порвал, а мне, оказывается, тоже не все равно. Чудны дела твои, Господи.

Как-то раз из детдома повели нас в зоопарк. Это, вообще-то, большая удача. Там одних карманов можно вывернуть на месяц вперед. Мороженого поотбирать у малышей на день. Ну и поржать в свое удовольствие, конечно. Пока смотрели всяких птичек – неинтересно было. Сидит там какой-нибудь гриф – клювом не пошевелит. Толку ноль. Обезьян смотрели – это уже интересней. Им там скучно, и они друг друга развлекают. Кто серет кому на голову, кто вшей ищет. Шимпанзе один хрен свой в руку взял, стал ссать и внимательно так это все рассматривал. А потом поднял и струю в рот себе направил. Мы там чуть не попадали. А он поссал, бананы сожрал и тут же кого-то мимоходом трахнул. Из своих, я имею в виду, из обезьян. Там их сам черт не разберет.

Много позже нам рассказывали про эволюцию. От того, что мы родом от общего с обезьяной предка, мол, нельзя говорить, что мы произошли от обезьяны. По мне так хоть от дождевого червяка я произошел – разницы нет. Но по большому счету, как срали мы миллион лет назад друг другу на головы – так и серем. Как жрали бананы – так и жрем. Как трахали кого попало – так и делаем. Просто это у нас зовется любовь, а у обезьян – развлечение.