вкусы Полянских мастеров проявились в поздних типах фибул VII–VIII вв. Центральное место и здесь занимает антропоморфная фигура с лицом человека и птичьими или звериными головами вместо рук. Лица сделаны довольно реалистично; гравировкой обозначены волосы, борода. Звери, птицы и змеи сильно стилизованы. Очень изящны изображения уток на фибуле с хутора Блажки близ Бельского городища на Полтавщине[175]. Хорошо переданы округлые головы и мягкие, волнистые очертания спин. Любопытны силуэты петухов на фибуле из Пастерского городища[176].

Сюжеты сложных композиций на фибулах, отражающие мифологические представления древних славян, восходят, как это доказал Д.Н. Эдинг, к скифским изображениям[177].

Сложность изготовления перечисленных выше изделий требовала от мастеров серьезных навыков, опыта и знаний. Мастер-ювелир должен был уметь приготовить восковую модель, изготовить по ней глиняную форму, составить сплав металлов в определенной пропорции, отлить его в форму, приготовить золотую амальгаму для позолоты (с примесью ртути) и наложить ее на готовое изделие. Кроме литья, широко применялись ковка проволоки и расплющивание серебра в тонкие листы. Все это требовало довольно сложного технического оборудования и отнимало очень много времени, так как средств для серийного производства (каменных литейных форм, штампов, эталонов) в распоряжении приднепровских мастеров не было; каждая вещь изготовлялась индивидуально, а спрос на изделия был велик, как об этом можно судить по большому количеству находок.

Рынком сбыта днепровских фибул были не только прилегающие районы между Днепром и Доном, но и Крым (отдельные погребения Суук-Су и рязанский участок Оки, где, по расчетам П.П. Ефименко, «готские» фибулы появляются на стадии Д I, соответствующей VI в.[178] Отдельные экземпляры попадали на Оку и позднее, в VII–VIII вв.[179]

В каких-то неизвестных нам отдельных пунктах Среднего Приднепровья уже в VI–VII вв. произошло выделение специалистов-ремесленников, занимавшихся художественным литьем из бронзы и серебра. Ввиду того, что мною пропущено, за неимением данных, кузнечное дело, нельзя судить о том, отделилось ли от него ювелирное дело, но едва ли вызовет возражение вывод о существовании в Среднем Приднепровье в VI–VIII вв. специалистов-ремесленников, занимавшихся обработкой металла. Существовали ли отдельно кузнецы и отдельно литейщики — сказать трудно, но если такое разделение имело место, то можно не сомневаться, что у ювелиров-литейщиков было достаточно работы, чтобы заниматься исключительно своим делом.

В VIII в. юго-восточные русские племена — поляне, уличи, северяне, радимичи и вятичи — испытали столько новых внешних воздействий, связанных с вовлечением в сферу хазарского каганата и началом арабско-иранской торговли, и столько внутренних изменений, подготовивших создание Киевского государства, что рассмотрение этого периода необходимо вести лишь после ознакомления с северными племенами.

Это тем более необходимо, что в VII–VIII вв. резкое различие между южными и северными племенами начинает понемногу смягчаться, происходит «славянизация» далеких лесных областей, осуществлявшаяся главным образом при посредстве северных дружинников, постепенно втягивавшихся в бурную военную жизнь своих полустепных соседей — полян и северян.

В римско-венедский период те области, на которых впоследствии сформировались племена кривичей, словен и вятичей, продолжали находиться еще на стадии дьяковской культуры. К этому уровню близка и так называемая культура штриховой керамики Белоруссии (дреговичи, часть кривичей и древлян) на западе и Городецкая культура (мокша, эрзя, мурома, мещера) — на востоке. Технический и социальный уровень всех этих лесных культур был несравненно ниже одновременной им культуры полей погребальных урн на Среднем Днепре.

Отдельные вещи проникали с юга (Приднепровье) и с запада (Прибалтика) в область этих лесных племен, но они не производили здесь серьезных изменений в общем облике быта.

Наиболее интересна история верхне- и средне-окских племен, у которых раньше всего происходит выделение дружин, появляется оружие, сложные украшения[180].

Выделение именно этих племен объясняется тем, что они лежали на самой южной окраине лесной полосы и через лесостепь имели связь с боспорско-сарматским миром Подонья (рязанско-касимовское течение Оки) и римско-венедским миром Приднепровья (орловско-калужское течение Оки).

События начала VI в., оказавшие столь сильное влияние на культуру днепровских венедов, в очень малой степени отразились на хозяйстве северных лесных племен, хотя мы вправе предполагать их непосредственное участие в этих событиях[181].

Изменения в хозяйстве лесной полосы вызывались не столько внешними, сколько внутренними причинами, из которых важнейшая — рост земледелия, уравнивавший экономику севера с экономикой юга и тем самым облегчавший формирование этнического единства славян.

Важнейшее место в хозяйстве северных племен IV–VIII вв. занимало изготовление железа и железных орудий. К сожалению, сама техника выплавки металла из руды известна нам для этого времени плохо, так как почти нет исследованных сыродутных горнов. Некоторый свет на причины отсутствия горнов проливают интереснейшие раскопки на городище Березняки, датируемом III–V вв.[182] На городище найдено всего около 50 криц, сосредоточенных в трех пунктах поселка: у кузницы-навеса в середине городища, у одного из домов и около ворот. Следов выплавки железа в самом поселке нет; очевидно, горны ставились где-то поблизости к залежам болотной руды. Такая картина наблюдалась и в некоторых городищах Белоруссии, где горны располагались вне поселка[183]. Размеры криц (10–15 см в поперечнике при толщине 3–4 см) позволяли в это время выковывать не только небольшие ножи для выделки кости, как это было в ранне-дьяковскую эпоху, но и большие, тяжелые топоры-кельты, втульчатые копья, серпы и т. д.

Техника кузнечного дела опять-таки известна плохо. Раскопанная в Березняках кузница не сохранила своего кузнечного инвентаря, да и самые кузнечные сооружения сохранились плохо. Интересно, что крицы и железные шлаки встречены, помимо кузницы, в одном из жилых домов. Не является ли этот дом жилищем общинного кузнеца? Можно допустить, что варка и ковка железа уже тогда производились не каждым общинником, а особым специалистом. П.Н. Третьяков предполагает даже, что железо на Березняковском городище готовилось для обмена с обитателями соседних поселков, где не найдено следов кузниц. Этот вывод чрезвычайно важен для истории ремесла, так как повсеместно металлурги и кузнецы являются первыми ремесленниками.

Но если вопрос о кузнецах решается сравнительно просто, то значительно сложнее вопрос о литейщиках-ювелирах.

Литье меди, бронзы и других металлов не имело в это время серьезного хозяйственного значения и применялось почти исключительно для изготовления украшений, но следы литья находят почти на каждом городище в виде тиглей для плавки, льячек для разливания горячего металла и литейных форм.

Северо-восток Европы изобиловал медными украшениями, сырьем для которых являлась, очевидно, уральская медь, поступавшая через Прикамье и Среднее Поволжье далее на Запад. В этом отношении глухие углы лесного Заволжья, расположенные ближе к источнику металла, находились в лучшем положении, чем, например, Верхний Днепр.

В дьяковскую эпоху ассортимент украшений был не особенно велик. В конце дьяковской эпохи, когда на северо-восток начинают