Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Родственник?
Эстель опешила. Да как он мог подумать, что она…
– Хотя какая разница, – не дожидаясь ответа, добавил он и небрежно поставил снимок обратно.
Тот зашатался и упал лицом вниз. Жером не стал его поднимать, а подошел к камину, глядя на висевшую над ним картину.
– Эта картина символизирует предательство?
Эстель замерла от неожиданности, но вскоре подошла к нему и тоже всмотрелась в полотно, на котором была изображена прекрасная девушка с обреченно-покорным выражением на лице, обрамленном развевающимися золотистыми локонами, вскинутыми в мольбе руками и выбившейся из-под синей туники грудью. Рядом с ней два солдата, один ее держит, а другой уже занес кинжал, чтобы пронзить ей сердце. Пожилая женщина в отчаянии тянет руки к дочери, пытаясь остановить неизбежное.
– Не совсем предательство. Это работа Шарля Лебрена, называется «Пожертвование Поликсены», – объяснила она Жерому. – Ее приносят в жертву, чтобы умилостивить дух Ахилла. Художник стал придворным живописцем Людовика Четырнадцатого. Наверное, мама только поэтому ее купила и велела повесить здесь…
– Алар, я понимаю, когда приходится выбирать, как пережить эту войну, каждый решает сам, но такого я от тебя не ожидал, – по-прежнему не глядя на нее, тихо перебил он. – Надеялся, что после всего пережитого ты на нашей стороне.
– Что?
– Хотя бы обещай, что не выдашь Вивьен.
Эстель отпрянула.
– Боже мой. Ты что, решил, что я с ними заодно?
– А разве нет?
– Да нет же! – прохрипела она. – Как ты мог такое подумать?
– А что я должен думать, глядя на эту квартиру? Алар, тот, кто ведет двойную игру, никогда не победит.
Эстель пронзила его гневным взглядом, чувствуя, как от вскипающей ярости застучало в висках.
– Давай-ка я тебе кое-что покажу.
Она резко развернулась и, не дожидаясь ответа, направилась в спальню, где так же привычно проверила, плотно ли задернуты шторы, и только потом включила лампу.
Вскоре в дверях появился Жером.
– Проходи, – велела она. – Что ты здесь видишь?
Жером смерил ее пристальным взглядом, но послушался. Обошел спальню кругом, заглянул в гардеробную и остановился перед шифоньером.
– Столько тряпья, что за всю жизнь не сносить.
– Верно, – согласилась она, чем, казалось, его обескуражила.
Он снова медленно обернулся, озираясь кругом, и с ноткой раздражения переспросил:
– Алар, так что ты хотела показать?
– Ничего, – буркнула она, скрестив руки на груди.
– В каком смысле?
– В самом прямом.
Жером только всплеснул руками.
– Давай объясню, что ты не заметил. В гардеробной фальшивой стенкой отгорожена ниша с полной коллекцией картин семьи Рашель, – резко продолжила она. – Небольшая переделка, легко замаскированная той самой кучей тряпья, что мне не переносить за всю жизнь.
Жером нахмурился.
– Отец Рашель, Серж Уайлер, почти всю жизнь собирал работы импрессионистов и экспрессионистов, а чтобы фашисты все не разграбили, попросил меня спрятать эту коллекцию. И помог поставить фальшивую стену, – добавила она.
– Я не…
– Не перебивай! – рявкнула она.
Жером замолчал.
– А еще Серж помог сделать вот это.
Эстель подошла к шкафу и широко распахнула дверцы. Потом потянулась к потайной защелке в верхнем углу, и задняя стенка шкафа отворилась внутрь.
– Когда я была маленькая, в этой комнатке жили компаньонки и гувернантки. Мы просто переделали шкаф и переставили его перед дверью.
Жером уставился на узкую кровать со столиком, смутно виднеющиеся в потайном закутке.
– Никогда не видел ничего подобного, – пробормотал он.
– До того как «Риц» заняли люфтваффе, а Геринг захватил императорский люкс, там жила вдова, американка по имени Лора Мэй. Когда пришли немцы, она боялась, что у нее отнимут огромную коллекцию мехов, вот и попрятала их во встроенном шкафу, а перед ним поставила здоровенный старинный шифоньер, чтобы прикрыть дверь. Оттуда я и почерпнула идею.
– Ты-то откуда это знаешь? – спросил Жером, нырнув по самые плечи внутрь. – Что она сделала?
– От нее самой. По-моему, очень хитро придумано.
– А с ней что случилось? С американкой?
– Все остальное продала фашистам… Самые эффектные драгоценности попали к Герингу, говорят, кое-что досталось даже Гитлеру… и покинула Париж. Куда уехала, я не знаю. Хотя меха, предполагаю, все еще в «Рице».
Жером повернулся к ней и мягко, даже несколько смущенно спросил:
– Так для чего эта комната?
– Ты знаешь, что Серж – врач?
Жером медленно кивнул.
– Рашель вроде как-то обмолвилась.
– Он остался без работы, – сообщила Эстель. – Теперь может принимать только евреев на выезде или у себя на дому. И только до комендантского часа.
Жером ничего не сказал.
– Эта комната для него. И его пациентов. Фашисты могут заподозрить врача в укрывательстве пациентов-евреев, но вряд ли станут обыскивать квартиру светской львицы, коренной парижанки, живущей напротив. Но береженого бог бережет. Так что да, я продлеваю подписку на «Сигнал», да, у меня на видном месте в рамочке вырезка из учебника немецкого десятилетней давности с каким-то солдатом, и да, я бываю в «Рице», когда приглашают. Но нет, я с ними не заодно, нет, никогда не выдам Вивьен, и нет, никогда тебя не предам, – запыхавшись, закончила она.
Жером потупился.
– Алар, прости меня, – только и произнес он.
Эстель нырнула в шкаф и закрыла потайную дверь, чувствуя, как гнев уступает место страшной усталости.
– И ты меня.
– Ты сможешь меня когда-нибудь простить?
– Да, Жером. Мы же не враги.
Она обессиленно опустилась на край кровати. С минуту оба молчали.
– Сегодня Майер хвастался, что британские ВВС разгромлены немцами, – нарушила молчание Эстель. – И что без защиты с воздуха Лондон сотрут с лица земли за несколько дней.
– Майер брешет.
– Откуда ты знаешь?
Жером отвел взгляд.
– Все фашисты брешут.
– Мне нужно срочно переговорить с Вивьен, обо всем расспросить. В смысле, о Лондоне. А еще в подвале «Рица» я видела какое-то радиооборудование. Кажется, там для Геринга собираются установить шифровальное устройство. Вдруг это важно.
– Попробую организовать вам встречу.
– Спасибо.
Она разгладила рукой лимонно-желтый подол, а подняв голову, заметила какой-то странный пристальный взгляд Жерома.
– У меня в зубах что-то застряло? – осведомилась Эстель. – Или я еще в чем-то провинилась?
– Нет, – поежился он и сунул руки в карманы. – Просто первый раз вижу… то есть… вид у тебя странный, – смущенно промямлил он.
– Странный?
– Да не в том смысле… – замялся он. – Алар, ты просто красавица.
Эстель окинула взглядом платье от кутюр, не в состоянии принять его слова за комплимент. Не будь рядом Жерома, тут же сорвала бы этот наряд.
– Представляешь, в «Рице» есть номер, битком набитый награбленными картинами, рисунками, скульптурами! – ушла она от ответа. – Сегодня видела.
– При всем уважении, Алар, это просто вещи, – выдохнул он. –