зачастую слишком поздно и не спасали погибающих на суше и на море людей.

Она не знала, сколько еще продержится и не сойдет с ума…

– Софи Ковальски?

В дверях с бумагой в руке стоял высокий худощавый человек с аккуратно подстриженной бородкой и в ничем не примечательной одежде. Она встала.

– Да.

Он прищурился, без тени смущения разглядывая ее с ног до головы.

– Вы Софи Ковальски?

– Да, – повторила она, едва удержавшись от едкого замечания.

– Пожалуйста, пройдемте со мной, – не то попросил, не то приказал он.

Софи последовала за ним, не обращая внимания на взгляды окружающих, только нахмурилась, заметив, что он направляется прочь от суеты вокруг казарм в самую гущу изумрудной летней зелени парка. Здесь они оказались вдали от посторонних ушей.

Незнакомец остановился на покрытой гравием дорожке, окруженной разросшимся, неухоженным кустарником.

– Говорят, вы хорошо владеете языками, – вдруг без каких-либо объяснений заявил он на безупречном французском.

– Да, прилично, – ответила она на том же языке с возрастающим любопытством. – Иначе бы меня сюда не взяли.

– У вас парижский акцент.

– Я прожила там два года.

Он только хмыкнул в ответ, поглаживая бородку и не отрывая от нее невыразительных карих глаз.

В его внешности не было ничего угрожающего, но она почему-то насторожилась. Казалось, под этой опрятной, сдержанной личиной таится какая-то опасность. Софи перехватила его взгляд, не показывая страха.

– А еще где жили? – перешел он на немецкий диалект, характерный для горных районов на юге.

– Год в Женеве. Три в Варшаве, – ответила она по-немецки.

– А в Берлине?

– Нет.

– А говорите как уроженка Берлина.

– Моя гувернантка была оттуда.

И к тому же до ужаса строгая и непреклонная, когда дело касалось учебы.

– Ясно, – он смахнул с рукава муху. – Значит, вы не немка?

– Простите?

– Вы не состоите в нацистской партии?

От этих слов у нее по спине пробежал тревожный холодок, сметая остатки любопытства.

– Что? Нет.

– Вы очень похожи на немку, – неопределенно взмахнул он рукой.

– Я? На немку? – изо всех сил стараясь не выдать волнения, переспросила Софи. – Скажите на милость, и как же нынче выглядят немцы?

– Высокие, светловолосые, голубоглазые… – небрежно пожал плечами он.

– Да под ваше описание подходит четверть здешних сотрудников! – воскликнула Софи. – Если в разведке союзников решили выявлять немцев по цвету волос и глаз, то через год мы либо все погибнем, либо заговорим на этом языке.

Казалось, ее слова не произвели на него никакого впечатления.

– Сколько вы работаете в Блетчли-парке?

– Полтора года. Или чуть больше.

– Софи, а чем вы занимаетесь в третьем управлении?

– Работаю, – коротко бросила она, совершенно не в восторге от такой фамильярности незнакомца.

– На кого?

От такого каверзного вопроса следовало бы прийти в ужас, но вскипевшая ярость пересилила, и Софи даже не попыталась ее унять.

– Если собираетесь предъявить обвинения, извольте выражаться прямо.

– Ближе к делу? Одобряю.

– Так выкладывайте.

Если этот тип вздумает ее обвинить в пособничестве нацистам, шпионаже или вредительстве с использованием служебного положения…

– Софи, вам нравится эта работа? – внезапно перешел на французский ее собеседник.

– Что?

Она уже собралась с духом в ожидании совершенно другого вопроса.

– Отвечайте по-французски.

От удивления Софи совсем растерялась.

– Вы неоднократно заявляли руководству о желании внести более весомый вклад в борьбу с врагом. Что конкретно имелось в виду?

– Не знаю. Просто… больше.

Он снова задумчиво хмыкнул, будто ожидал такого ответа, и забарабанил пальцами по краю документа, что держал в руке.

– Ваши способности к языкам привлекли внимание некоторых людей в Лондоне.

– Кого?

– Людей.

Софи наклонила голову.

– Кажется, вся наша беседа на самом деле какая-то проверка?

– Меня предупреждали о вашей проницательности.

– Кто?

– А еще о математических способностях, дисциплинированности, пунктуальности, вежливости и замкнутости. – Ее вопрос он пропустил мимо ушей. – Можно даже сказать, нелюдимости.

– Я в Блетчли приехала не пиво пить в тавернах, а бороться единственно доступным мне способом.

– По документам в Блетчли вы числитесь как Софи Ковальски, – не обращая внимания на ее грубость, продолжал он.

– Да.

Мужчина с каштановой шевелюрой сорвал листок с ближайшего куста и покрутил его между пальцами.

– Разве Ковальски не польская фамилия?

– Польская.

– Вы были замужем.

– Да.

– Вот как. Значит, вы вдова. Точной информации не было.

Она стиснула кулак, чувствуя, как кольцо Петра врезается в палец, но на лице сохранила бесстрастную маску. Этот тип все-таки выудил то, о чем она никому здесь не рассказывала.

– Почему вы не подали документы на имя Софи Сеймур?

Софи потрясенно уставилась на него.

– Ага, – усмехнулся он. – Не ожидали, что я знаю вашу девичью фамилию.

Она лишь пожала плечами, не снисходя до ответа.

– Вас опознал кто-то из здешних, – продолжил он, довольный собой. – Как Софи Сеймур. Погибшую в Варшаве, в Польше.

Она разжала кулак. В самом деле, рано или поздно это должно было случиться. Поначалу она и не собиралась ничего скрывать, а потом так оказалось проще, чтобы избежать лишних расспросов и не бередить душу.

– Вы работали переводчиком в МИДе, – продолжил он. – Числились на хорошем счету.

– Моя прежняя должность никак не связана с нынешней работой в Блетчли.

– А вот тут позвольте не согласиться. Вы скрыли важную информацию.

– Я прошла все положенные проверки и заполнила все анкеты, что требовались для этой должности. Меня наняли переводчицей, и на результаты пока никто не жаловался. Так что оставьте ваши обвинения при себе. Или внесите их в личное дело, а мне позвольте вернуться к работе.

– Точно, ваше личное дело, – шутливо ахнул он. – Похоже, кроме меня в него никто и не заглядывал. А я даже отыскал то, что сохранилось в МИДе… когда вы еще были Софи Сеймур. И знаете, в нем обнаружились любопытные пробелы. В мидовском деле не зафиксировано ни командировок, ни регистрации брака, вообще никаких записей после августа тридцать девятого года. Фактически у Софи Сеймур проставлена неявка на работу, а позднее она признана погибшей.

Прежняя Софи действительно погибла, просто не в том смысле, что имел в виду этот человек.

– Бумажные документы вообще плохо переносят немецкие бомбежки.

– Как и ваша семья, насколько я понял, – мягко добавил он, но для нее эти слова стали словно ударом под дых. Она судорожно выдохнула и чуть не скрючилась от боли. – По документам ваши родители погибли во время бомбежки в прошлом году. Ваш брат-близнец, летчик ВВС, был сбит еще раньше во время боевого вылета.

– Брат не убит, а пропал без вести, – хрипло выдавила она.

Листок выпал из его пальцев и кружась опустился на землю.

– Я восхищаюсь вашим оптимизмом.

– Когда найдется тело, тогда и стану оплакивать.

– Какой прагматичный