– Какие?

– Высокие. Накачанные. Ну, и чтобы повзрослее были…

– Ну да, ну да. А мне Жан-Жак как раз тем и нравится, что он такой милый. Эти его веснушки… И оттопыренные уши… И очки как у Гарри Поттера. Рядом с ним сразу становится как-то хорошо на душе. Весело. И не страшно.

Подруга пожала плечами. Что тут скажешь? О вкусах не спорят.

– И ты знаешь, – зачарованно глядя в пространство, проговорила Жюли, – когда я раньше думала, что когда-нибудь полюблю, я представляла всё совсем не так…

– Да?

– Да! Я думала, что всё будет, как… Как…

– Как?

Жюли задумалась.

– А вот так! – она с силой сжала кулаки и потрясла ими перед собой.

Стелла улыбнулась.

– А на самом деле… – Жюли тоже улыбнулась. – А на самом деле я всё время как воск… И вот тут, под ложечкой, тепло-тепло… Понимаешь?

– Понимаю…

– И еще я всех-всех на свете люблю. Всех! Даже тех, кто меня терпеть не может…

– Да?

– Да.

И, как ни странно, это было действительно так.

Жюли была не просто взбудоражена. Она была очень, очень, очень счастлива.

Если день был не слишком напряженным и не предвиделось важных встреч, папа Жюли всегда обедал дома. В этом преимущество небольшого городка – от дома до офиса всего три минуты езды на автомобиле. Или десять минут пешком.

Адвокат заранее звонил по телефону, и жена ждала его за накрытым столом. Жюли, как правило, еще не успевала прийти из школы, и это было время родителей – время, чтобы побыть вдвоем, поговорить.

Собственно, ел только папа – зеленый салат и сыр. Мама пила кофе. И апельсиновый сок.

В тот день разговор долго не вязался – папа явно был чем-то озабочен.

– Послушай, что происходит с Жюли? – наконец спросил он.

– А что с ней происходит?

– Она постоянно где-то пропадает… Не выпускает из рук телефона – ждет эсэмэски. К ней обращаешься – она не слышит…

– Да, – согласилась мама. И посмотрела на папу сияющими глазами: неужели он сам не понимает?

Папа перестал жевать и некоторое время внимательно изучал лицо жены.

– Она что, влюблена? – спросил он.

– Думаю, что да.

Папа нахмурился.

– И ты так спокойно об этом говоришь?

– А что еще остается делать? Кричать? Биться в истерике?

– Ну, я не знаю. Кажется, это у нее серьезно. Ты совсем не беспокоишься? Ей всего пятнадцать!

– Пятнадцать. Самое время, чтобы серьезно полюбить, – улыбнулась мама. – Ты просто забыл, дорогой…

– Что?

– Мне тоже было пятнадцать, когда я влюбилась в тебя.

– Что ты сравниваешь? Мы – это совсем другое!

– Почему?

– Мы жили в другое время! И потом, мы – это мы.

Мама молчала и улыбалась, давая папе самому понять, насколько неубедительны его слова.

– Ты знаешь, кто он?

– Кто-то с того берега…

– Ты его видела?

Мама пожала плечами: и да и нет.

– У нее на странице полно фоток, где они вместе. И видео…

– Ну и как?

– По-моему, симпатичный. Посмотри сам.

– Он старше?

– Нет. Впрочем, не знаю. Не думаю. Сейчас они все как дети.

Некоторое время за столом царило молчание.

– Но ты с ней поговорила?

– О чем?

– Ну, не знаю. О чем в таких случаях матери должны поговорить с дочерьми?

– Вот и я не знаю. Точнее, не могу подобрать слов, чтобы… – мама замолчала.

– Чтобы – что?

– Чтобы чего-нибудь не испортить… – Мама заглянула папе в глаза. И он понял: она права. Со словами в таких случаях нужно быть очень осторожным.

– Знаешь, я встретила их на днях на улице, – вспоминая, мама покачала головой. – Они прошли в каких-то двух шагах от меня – и не заметили! Потому что вообще ничего не видели вокруг себя!

Выражение маминого лица было взволнованным и нежным. Так, будто бы она случайно оказалась свидетельницей чьей-то удивительной тайны, неожиданно, сама того не желая, прикоснулась в чему-то чудесному и редкому.

Папа некоторое время смотрел ей в глаза и наконец кивнул. Он ее понял. Что-то вспомнил. Что-то представил. И понял.

– А ты уверена…

– В чем?

– Ну… В том, что они не понаделают глупостей?

– Я спросила ее об этом.

Папа удивленно вскинул бровь.

– Прямо так и спросила?

– Прямо так и спросила.

– И что она ответила?

– Сказала, что не понаделают…

– И что?

– И я ей поверила.

У папы, может быть, и остались какие-то вопросы, но он оставил их при себе. Мужчинам не стоит лезть в женские дела. По крайне мере, слишком глубоко.

Некоторое время адвокат был занят только едой. Потом отставил пустую тарелку, вытер салфеткой рот и поднял на жену повлажневшие глаза:

– Как же быстро она выросла!

– Да… Быстро… Очень быстро! – промакивая уголок глаза свернутой салфеткой, согласилась мама. – Очень, очень быстро!

Каждый день приносил какие-нибудь тревожные новости по поводу обстановки в городе. И настроение кондитера Рудольфа с каждым днем становилось всё мрачнее.

Кондитер с недоумением и грустью наблюдал за тем, как менялись жители Вафельного берега. Еще совсем недавно шоколадно-вафельное противостояние существовало лишь в шуточках и анекдотах, никому и в голову не приходило воспринимать его всерьез. Ведь две части города всё равно были единым целым: родственники, друзья и коллеги сплошь и рядом жили на разных берегах Реки и не придавали этому ровно никакого значения.

Теперь же везде и всюду – на улицах, в кафе, на скамейках в скверах – только и говорили, что о шоколадниках. И говорили как о противниках – с негодованием и даже яростью. Вытаскивали на свет случайные обиды, небрежно оброненные слова – и всему придавали зловещее, преувеличенное значение. Жизнь вокруг, казалось, пропитывалась подозрительностью и злобой. Всё началось с энергичной Доротеи, считал Рудольф, дело подхватил демагог Шпатель, и совместными усилиями эта парочка, вольно или невольно, раздула огонь взаимной вражды.

И ладно бы дело касалось только подростков – подросткам только дай с кем-нибудь повоевать, – но и со взрослыми происходили печальные метаморфозы. Некогда мирные, благодушные и рассудительные отцы семейств теперь проводили часы и дни, брызжа слюной и ожесточенно споря о шоколадниках.