– Я виноват, ничего не разбилось… но я виноват..

От испуга в нем всегда проступала бабулина выучка, взгляд цепенел, рук было не отлепить от тела – только если погладить ребеныша по спине. Но сначала следовало открыть конверт. И обогнула Викешку – солнце смотрело в окно ее комнаты, значит, был уже вечер… Из конверта на пол – потому что спешила, потому что руки снова дрожали – выпал диск с «Последним танго в Париже» с еще не старым Марлоном Брандо… Такой себе полупорнушный фильм из времен родительской юности. Мама в одиннадцатом Лизином классе очень хотела, чтоб назидания ради они сели и посмотрели его вдвоем. Но Лиза мягко соскочила с этой затеи, потому что Натуша и Ярик опередили маму на несколько лет.

Диск лучился, как оптическая иллюзия. Надо было засунуть его обратно в конверт. А она сидела и тупо смотрела – минуту, если не пять. Пока рядом не засопел Викешка, потоптался, громко прочел:

– Последние танки? – обрадовался: – Будем смотреть? Сейчас?

Вообще-то он уже хорошо читал.

– Не будем, – сказала Лиза. – Это мне для работы. Для взрослой работы. Тебе не понравится.

Наконец у нее получилось положить диск на стол. Удивительно, как все стало теперь непросто. А Викешка и это словно бы угадал. Взял ее за руку, потащил на кухню, поставил в микроволновку контейнер с утренними пельменями:

– Ну что ты за девочковая такая! Голодная, холодная и девочковая-предевочковая!

И пока он был рядом, жевал, сопел, капал сметаной на стол, слизывал ее языком, икал, подкладывал Лизе добавку, убегая, пукнул, вскрикнул: я виноват! – и смешно замахал сзади себя руками – все было переносимо.

Но стоило Лизе остаться одной – Викешка врубил никогда ему не надоедавшего «Губку Боба, квадратные штаны» и хохотал уже за стеной, – вернулся озноб, легкий, привычный, едва заметный, словно от паутины, пойманной на бегу и мертво прилипшей к щеке.

Он здесь был, он оставил ей диск – зачем? он что, ее любит? как сорок тысяч братьев? как дай вам бог любимой быть другим? нет, конечно… да или нет? и какое это имеет значение? Любящие не сомневаются и не требуют доказательств. А она? Каждый миг. Потому что это – болезнь. У нее полная флешка дел – им с Сергиевичем хорошо подвалило, – а она сейчас сядет смотреть старый полупорнушный фильм. Сцепит пальцы и будет гадать, что он имел в виду – эту сцену или вот эту? а может быть, только фразу? нет, только позу! Она не будет смотреть «Последнее танго». Она просто проверит ящик, а потом его блог, в любом из постов Ю-Ю всегда можно что-то вычитать между строк. Или выдумать – была бы охота.

В самом начале весны он назвал ее странствующей голубкой марта – послышалось именно так, – и резьбу сорвало. Ходила, бродила, смотрелась в выдраенные до исчезновения стекла витрин, оборачивалась, заслышав утробный птичий гур-гур: привет, это я, странствующая голубка марта… Достранствовалась до того, что оказалась в одной «Шоколаднице» с Каном (в той же самой, невероятно, где у нее были посиделки с Натушей). Крылатая, безголовая, победительно разлетелась: Ююш! А он вдруг сделал лицо, как на паспорте: пересдача в июне, простите великодушно, вас, кажется, Катей зовут? Катя, раньше июня исключено! И пошел себе дальше: за столиком его ждал не сын, не племянник – подумаешь, аспирант. И плюхнулся рядом с ним в квадратное кресло, разложил бумаги, загомонил о чем-то специальном (Натуша с ее фантастическим слухом различила «костные остатки», «митохондриальная ДНК»), сделал заказ, ему принесли светящийся облепиховый чай в стеклянном цилиндрическом чайнике, по глоточку наливал его в чашку – он пил все страшно горячим – и ни разу не обернулся. Но зато две недели спустя (их ведь надо было еще пережить и молчком переспать, он никогда не опускался до объяснений) в его блоге появился длиннющий пост «Возвращение странствующей Марты» – о возможности воскрешения вымерших видов. Например, странствующих голубей – самого распространенного в Северной Америке на протяжении шести миллионов лет вида птиц, к концу девятнадцатого века полностью истребленного ради мяса. Последняя странствующая голубка по имени Марта скончалась в 1914 году в возрасте двадцати девяти лет – практически в Лизином возрасте! Пост все никак не кончался: ДНК, сохраняющаяся при такой-то температуре по Цельсию; превращение обыкновенных кожных клеток в поистине волшебные стволовые… И наконец (тум-ту-ду-дум!): «Друг и читатель, это и есть описанный Беном Новаком способ воскрешения столь милой моему сердцу Марты. Вглядимся вместе в ее черты – в лилейность шеи, плавность линий, в чередование приглушенного золота и червленого серебра ее оперенья. И зададимся нетерпеливым вопросом: как долго нам ждать возвращения красавицы? А ее возлюбленного рыжегрудого самца? Назовем его в рифму Маем, Июлием или Августом. Точной даты сегодня не скажет никто. Но у нас есть все основания знать, что их новая встреча назначена. Скажу определенней: она неизбежна!»

Девочки, сморкаясь в платки, строчили восторженные комменты, продвинутые мальчики уточняли, что голуби, истребленные на Соломоновых и Маркизовых островах, были «куда более охерительной красоты» и начинать операцию по воскрешению лучше бы с них. Но только Лиза знала, о чем этот пост, и о ком, и кому.

Ух, как же давно это было. Дико давно и не с ней. С ней другой, еще не попавшей в эту вампирскую сагу… Неправда, он ее любит – по-своему, как умеет. А она его нет – и отсюда все беды. Отсюда и от безделья. Лиза открыла флешку – обломившийся им с Сергиевичем жирный кусок под названием «Венчание в Дубровнике». Саня в конце апреля туда халявно слетал, чтобы запечатлеть богатеньких молодоженов в сердце старого города – на узких каменных улочках, в белой барочной церкви, на фоне закатного моря, в замке под вытесанным из камня гербом… А Лиза должна была этот не самый пошлый гламур превратить в «прикольную фотокнигу – где-то с котиками, где-то с амурчиками, ага? и чтобы вставляло, чтобы однозначно вставляло!». Такая теперь у Лизы была работа. Хочешь – ваяй среди дня, хочешь – под утро, если полночи не знаешь, куда себя деть, – с ним не знаешь и без него не знаешь…

На экране компа Ириска и Джем (вообще-то их звали Ира и Жора) стояли на лавке посреди ресторана в народном стиле, Ириска похотливо облизывала кларнет, краснощекий Джем исследовал языком большую морскую раковину. Народ вокруг хохотал, хлопал в ладоши или, сложив их рупором, что-то ободряющее кричал. Только ангелочков здесь и недоставало!

В прихожей вскрикнул мобильный. И по тому, как сердце пустилось вскачь, поняла: это – он… В крайнем случае Саня – пропал и нашелся. Но нет, это был всего-навсего папа, он требовал, чтобы Лиза поклялась всем святым, что они с ребенышем дома, потому что в Москве случилось не то чтобы непредвиденное, а все-таки то, чего он лично не ожидал… Перебивая папу, зазвонил домофон.

– Мы дома, да, дома! – сказала и папе, и в домофонную трубку, неизвестно кому, а потом уже только папе: – Мы вас с бабулей целуем.

И кого-то впустила в подъезд, но кого?

Сначала из лифта выехал чемодан почти в человеческий рост, за ним показался озирающийся по сторонам небритый субъект… и наконец по-птичьи, на каблучищах вышагнула хорошо беременная Гаяне – так хорошо, что слаксы были под животом, а из-под майки задорным кукишем высовывался пупок.