Моя задача состояла в том, чтобы уехать из этого места как можно скорее, но оставить железную дорогу в безопасности. Силы малочисленной местной милиции были совершенно недостаточны, чтобы справиться с поголовно вооруженным населением. В связи с этим я приказал всем жителям сдать оружие и дал на это двенадцать часов.

Настало шесть утра, и мои офицеры сообщили, что все железнодорожные рабочие, за исключением восьми человек, вышли на работу. Позже пришли и эти с просьбой о прощении, которое с готовностью было им дано. Тогда я сказал управляющим, что намерен созвать встречу с людьми и выслушать их жалобы. Управляющие попытались меня отговорить, но я сразу же приказал им к десяти утра явиться в контору железнодорожных мастерских, где я буду выслушивать претензии рабочих. Ровно в десять работа прекратилась, и люди собрались в назначенном месте. Я сел за стол, по обе стороны которого встал британский караул с заряженными винтовками и прим-кнутыми штыками. Другие заняли заранее выбранные в здании позиции. Сначала я вызвал управляющих и начальников всех цехов и предупредил их, что мне пришлось взять дело в свои руки, и я намерен решить проблему. Но если они попытаются каким-то образом мешать людям или применять жесткие меры, я отдам их под трибунал, как и каждого из рабочих, который будет препятствовать нормальной работе железной дороги. Это заявление вызвало всеобщее беспокойство. Я попросил людей изложить свои жалобы. Первый рабочий ответил, что у него нет экономических претензий, они носят политический характер. Ему сказали, что союзники контрреволюционеры и потому должны быть уничтожены. Двое или трое других возразили против этого и сказали, что пришли по экономическим причинам, их претензии касались сдельной работы. Я предполагал услышать от них заявление о низких зарплатах, но они с этим не согласились, признав, что получают за ту же работу в пять раз больше, чем в 1917 году.

Я пришел к выводу, что это были в большей степени военные действия, организованные большевиками, чем забастовка, как мы понимаем это в Англии, и принял решение, что главари должны быть переданы военно-полевому суду. Тогда члены рабочего комитета сказали, что до этого у них ни разу не было возможности встретиться с кем-нибудь из властей, что они не хотят, чтобы их считали врагами великих европейских народов, что, если к ним не будут применены репрессии, они продолжат работу до окончания войны. Они слышали, что к городу приближаются большевики, и знали, какие мучения их ждут, если они продолжат помогать передвижению союзников на Урал. Если я обеспечу им защиту, они подпишут соглашение, что никогда не станут бастовать, пока в России не кончится война. Я поверил им, и соглашение было подписано, но я настаивал, что они должны разоружиться.

Тем вечером истекало время сдачи оружия. Местная милиция сообщила, что некоторые сдали оружие добровольно, но значительная часть осталась на руках.

На следующее утро на станции остановился поезд генерала Нокса и его штаба. Я доложил генералу о происшествии и о том, что получил сообщение о его прибытии и цели его поездки и отправил его дальше вперед. Тогда-то он и проинформировал меня о произволе, который по отношению к нему учинили японцы, хотя на боковой стороне каждого вагона его поезда был нарисован большой британский флаг.

Обитатели Зимы уже поздравляли себя с тем, что отделались от англичан, когда вдруг обнаружили на боевой позиции пулеметы, готовые при необходимости засыпать все главные улицы свинцом. Все части города обыскали дом за домом, пока на улицах не выросли кучи оружия, для вывоза которого понадобился транспорт. Охотничьи ружья, которые не годились для другого использования, были возвращены владельцам, при условии, что за них ручалась местная полиция. В некоторых домах обнаружились груды тканей, награбленных в других городах и поселках, что в совокупности обеспечило суды работой на следующие два месяца.

Эхо событий в Зиме разнеслось далеко и широко и стало для властей наглядным уроком, как остановить распространение смертельной болезни. Когда Керенский разрушил старую русскую армию, шестнадцать миллионов необразованных, невежественных солдат забрали свои винтовки и патроны домой. Это создало неразрешимую проблему для любой попытки восстановления порядка в русских провинциях. В Зиме Миддлсекский полк столкнулся с этим впервые, но вскоре на пути нашего следования возникли и другие столкновения. Мы заново вооружили местную милицию, а другое конфискованное нами оружие напомнило о себе в Омске, где оно было передано русским властям для вооружения новой русской армии. Я телеграфировал в Иркутск, чтобы оттуда прислали подкрепление для местной милиции, поскольку считал ее недостаточно сильной, чтобы справиться с возможным поворотом ситуации. Комендант из Иркутска ответил, что располагает информацией, будто бы слухи о приближении большевиков неверны. По своему опыту общения с русскими я знал, что это указывало на его решимость не допустить ослабления его собственной охраны.

В полночь я продолжил свой путь, а через две недели получил отчаянное сообщение от начальника местной милиции Зимы. Он просил помощи, сообщая, что практически окружен внезапно появившимся отрядом большевиков с Байкала. Я отвез это сообщение в русскую штаб-квартиру в Омске и обратил их внимание на телеграмму, которую отправлял в Иркутск, и полученный оттуда отказ защищать эту часть железной дороги. Позже я получил доклад командира русских войск, направленного туда, чтобы уладить ситуацию. Он писал, что главарь большевиков пришел в Зиму, ожидая получить от жителей материальную и военную помощь. Однако он обнаружил, что они безоружны, смотрят на него враждебно и решительно настроены больше не принимать участия в посягательствах на существующий порядок. Он обрушил свой гнев на некоторых из своих друзей-отступников, но потом с удивлением обнаружил в городе правительственные войска, которые разогнали его отряд, убив 150 человек и захватив в плен 800 вместе с десятью пулеметами и 150 лошадями.

Как правило, большевицкие контингенты свободно распоряжались в любом городе. Они грабили все и всех. Офицеров выбирали каждый день разных, поэтому такое понятие, как дисциплина, просто не существовало. Тем не менее, если бы этот отряд явился, когда мы были в Зиме, нам пришлось бы дать бой не на жизнь, а на смерть, потому что у них, как выяснилось, было много пулеметов, а у нас только четыре. Однако результат не подлежал бы никакому сомнению, поскольку, хотя мы и были всего лишь «гарнизонным батальоном», под огнем мои люди проявляли исключительную стойкость.

Последние две недели мы сотни миль ехали по прекрасным девственным лесам с редкими прогалинами обработанной крестьянами земли и деревянными городами разного размера и значения. При приближении к Красноярску холмы и долины, поросшие соснами и испещренные замерзшими речками, стали походить на огромную бесконечную рождественскую открытку. Наконец мы прибыли в Красноярск – большой беспорядочный город на берегу реки Енисей. На подъезде к нему мы несколько миль ехали мимо бесхозной военной техники: тракторов, вагонов, орудий разного сорта и калибра, – все было брошено как ненужное. И никакого места, где можно было бы отремонтировать даже самые мелкие дефекты. Некоторые экземпляры не имели никаких видимых повреждений, и все же они лежали там, годные, но ненужные – памятник полному отсутствию организации.