Петр посидел немного на своем «троне», вдруг скомандовал:

– На конь.

Я с недоумением подчинился. Большаки сплотились вокруг Петра. За нами рядами по десять всадников выстроилась конница.

Рысью кавалькада тронулась вслед за Захаром и Бусом, на запад. Я догнал Петра, но вопрос задать не успел, командир сказал, как только я подъехал:

– Едем, на случай, если сугак наших на засаду наведет, вот сразу же об этом сильно пожалеет. Ненадежная птица – человек, который только за золото воюет, а тем паче своих предает. Пастух поверил, что бойцов только двадцать, значит, к стоянкам своим все равно поведет. А может, и по-честному расплатится, такое тоже бывает… Но очень редко. Недаром «сугак» по-кеценежски означает «предатель». А ведь раньше эти два народа заодно были… Все, всем молчок!

Подхваченные командирами сотен и десятков, эти слова шорохом облетели воинов.

По сигналу Петра все остановились. Несколько бойцов спешились, приложили уши к земле. Легкий ветерок шевелил ковыль, по небу забегали тучи, стало совсем темно. Где-то, то ли вдалеке, а то ли вблизи, послышалось звяканье упряжи и мерное постукивание, не похожее на копытную чечетку. Слухачи вскочили на коней, быстро обсудили что-то между собой, один из них подъехал к Петру, доложил:

– Колесницы, штук восемь-десять, запряжены четверками лошадей, пешцов пара сотен, не больше, лукари, скорей всего, ступают легко.

– От оно как, значит, – задумчиво проговорил Петр и, уже громко, обращаясь ко всем: – Большакам спешиться, стать широким клином, но так, чтобы слева и справа между вами места хватало двум телегам разъехаться. Коннице развернуть строй двумя полумесяцами от последних большаков.

Дождавшись, когда приказы были исполнены, Жеребцов зычно крикнул в темноту:

– Эге-гей, кто степь топчет, ковыль трясет, отзовись!

Ответ не заставил себя ждать:

– Сейчас, уруз, зазнакомимся, на могилке-то что написать?

– Ты писать все одно не умеешь, неумытый! А я для тебя яму рыть не стану! Зовут меня Петр Жеребцов, боярин светлого князя Всеволода! Запомните все, может, выживет кто из вас, чтобы детям своим рассказать, куда башку никогда не совать!

– Степь знает твое имя, Серп Гнева, – уже совсем близко прозвучало из темноты.

Мы стояли, как велел боярин, между нами проехали конники, раздавая длинные пики. Только Трегуз отказался, размахивая своим Дубасом. А наш командир возглавил строй большаков и крикнул мне:

– Повторяй за мной, а то без ног останешься!

Силуэты колесниц уже прорисовались во мраке и начали быстро приближаться, неприятно завывая. Трегуз, который стоял чуть впереди меня, со знанием дела сказал:

– Ножи на колесах жужжат, прыгай, потом бей!

Первая колесница уже поравнялась с Петром. Боярин резко оттолкнулся от земли и как будто ненадолго завис в воздухе, размашистым ударом древка пики выбрасывая из колесницы возничего и двух лучников. Четверка лошадей, лишившись управления, набирая скорость, унеслась в степь.

Трегуз не шелохнулся, когда на него выехала следующая жужжащая повозка. Точный удар Дубаса угодил прямо в дышло упряжки. Лошади остановились и даже попятились. А корзина с седоками, следуя беспощадному закону инерции, сделала широкую дугу и, выворачивая постромки, грохнула седоками по земле, только меховые шапки и потроха полетели в разные стороны.

Я был так увлечен этим зрелищем, что чуть не прозевал собственный выход.

Колесница вылетела из ковыля прямо передо мной. Прыгать вверх было поздно, и я нырнул головой вперед, спасая от гудящих лезвий ноги. При этом потерял пику, да еще и рука попала между деревянных спиц. Меня потащило прямо на острые ножи, закрепленные на ступице. Я что было сил схватился за обод колеса и рванул на себя. Вращение остановилось, и колесница замерла как вкопанная, возница ударился о высокий передок и затих, а лучники повалились друг на друга и очумело осматривали окрестности, соображая на каком они свете. Лошади стояли смирно, только фыркали и запаленно дышали.

Я осмотрелся: вокруг большаков валялись обломки пяти колесниц, значит, нужно ждать второй волны. Как только появились следующие пять, конница сорвалась с места, и за жужжащими повозками послышались крики и лязг оружия: наши рубили лучников противника.

На центральной колеснице, запряженной, в отличие от других, шестеркой лошадей, поднялся во весь рост возничий, судя по одежде – вождь. Его шапка и меховой жилет были из черно-бурой северной лисицы, на руках массивные золотые браслеты. Он закричал:

– Не по чести поступаешь, рус! Среди нас нет сыновей грома, выставляй простого бойца, а мой батыр увидит цвет его печени!

Петр отозвался:

– Останови своих, и поговорим!

Боярин Жеребцов тут же подозвал коня и дважды протрубил в рог. Вождь сугаков тоже продудел какой-то замысловатый сигнал с помощью визгливой дудки.

Степь наполнилась движением: за колесницами появилась потрепанная пехота, а за Петром выросла стальными рядами русская конница. Командир наших всадников сурово спросил:

– Так чего же ты хочешь? Поединка воинов? Я согласен, но давай определим цену! Что предложишь, если мой боец победит?

– Я отдам золотые халаты всех моих людей! – с трудом выдавил вождь.

– Они и так стали бы моими еще до восхода солнца, – парировал Петр.

– Мы дадим вам скот в придачу… – начал было главный сугак.

Боярин резко его оборвал:

– Скот и золото, и все вы, и ваши женщины и дети – станет моим, как только я этого захочу! Предложи мне что-то действительно стоящее, тогда двобою быть, а нет – мы вас передавим, возьмем, что нужно, и дальше поедем…

Петр взмахнул руками, и стоящая за ним конница стальными реками растеклась вправо и влево, создавая два широких крыла. Будто огромный человек развел железные ладони, чтобы прихлопнуть комара. Трегуз взял под уздцы переднюю лошадь упряжки вождя.

На главного сугака было жалко смотреть: лицо его съехало набок, как плохо закрепленная маска, он зачарованно уставился на Дубас Трегуза. Но вдруг щека встала на место, и в темные глаза вернулся блеск:

– По ярлыку твоему в степи не трону ни гонца, ни купца, ни путника! Если войско русское придет – припасов дам! Увижу русский полон у соседних народов – весть пошлю… – вождь с надеждой уставился на Петра, но боярин был непроницаем, – себе русского раба не возьму, другим заповедаю, которые на сейчас есть, с вами отпущу…

– Это другое дело, – сменил гнев на милость командир конницы, – за это и побиться можно. Захар! Покажи шкурникам ковыльным, как на лошади сидеть.

Трегуз отпустил узду лошади вождя, сугаки отступили чуть назад, давая место бойцам. Двое степняков споро выпрягли коня из упряжки одной из колесниц, и на него взобрался высокий худощавый воин с хищным лицом, вспаханным шрамами от сабельных ударов.