Первый раз в жизни я радовался войне. Я хотел не быть, не существовать, не думать, не чувствовать. Я словно оцепенел. Ни горя, ни радости… Мать! Вот она. Ведет меня за руку. Кроватка. Я маленький. Я лежу в кровати, она наклоняется и говорит: «Отхен, спи!» Нет матери – значит, нету меня.

Меня нет!.. Нет!

7

Проснувшись, Саша надела ватник и, сонная, нечесаная, принялась жарить мне на дорогу оладьи.

– Поешь-ка… Дорога тяжелая. Силы нужны. Вот тебе восемь оладушек. Гляди. Я кладу в карман.

– Сашенька, как надеть сапоги?

– Ничего, наденем. Давай-ка я тебе еще раз перебинтую ноги.

Она мне смазала ноги той коричневой жидкой дрянью и туго забинтовала их. Вместе с Верой Коротиной они вбили мои злосчастные ноги в жесткие кирзовые сапоги. В первую минуту мне показалось, что не может человек стерпеть такой боли. Но «человек» мог. Я шагнула разок, другой…

– Погоди-ка, Капка… Я тебе дам пирамидону. Для обезболивания.

И Саша дала мне три таблетки пирамидона.

– Вы, кажется, дремлете на ходу, Великанова? – не без любопытства спросил наш маленький капитан. – Охота была беседовать целую ночь с фрицем… Проснулись?.. Прелестно! Итак, молодая гвардия, побольше задора и бодрости. Раз-два, взяли!

Не успели мы перешагнуть порога землянки, как начался обстрел.

– Придется бежать зигзагами, – сказал наш маленький капитан. – Зигзагами! Ясно?.. Чтобы лишить снайперов при-цельности.

И мы побежали зигзагами. Впереди – старшина-радист, конвоир и пленный. Капитан и я отставали. Из-за меня.

Мне показалось, что я сейчас упаду на равнину и, обессиленная, буду громко кричать и плакать. Я сильно хромала. На один широкий шаг капитана приходилось два моих нетвердых шажка… Свалилась ушанка. Я нагнулась, чтоб подобрать ее.

– Скорей! – сказал наш маленький капитан. – Не до шуток. Скорей.

И побежал вперед не оглядываясь.

Вокруг со свистом рвалась земля.

– Скорей! – говорил капитан. – Скорей!

Откуда-то издалека побежал туман. Туман был странно рыжего цвета, как клубы дыма. Ах да! Обещанная нам дымовая завеса.

Разглядев дымовую завесу, враг наверху, на сопках, понял, что на равнине происходят какие-то боевые действия. Завеса дыма, вместо того чтобы нас прикрыть, привлекла внимание противника. За плечами нашими поднялся огненный шквал.

Я шла, я влачилась за капитаном. По обе стороны нашей снежной дороги стелился пар. Я сняла рюкзак и бросила его в снег. Тяжесть рюкзака казалась мне непомерной тяжестью.

Наш путь шел в гору. Небо над нами как бы рдело, змеилось светлыми огоньками. Жить! Жить! Жить!.. Я бежала вперед, я покорно следовала за капитаном, не понимая, откуда берутся у меня силы. Кое-где от мин и фугасок снег распустило и будто съело. Над нами золотисто-светлое небо. Мы затеряны в белой пустыне, мы идем к людям. Дорога становится круче, круче… Нет больше сил бежать. Я останавливаюсь и перевожу дух. И вдруг капитан Озеровский поворачивает ко мне небритое молодое лицо свое. Ноздри раздулись, очки блестят, создавая впечатление огромных и страшных глаз. – Великанова… Я вас не брошу…

До сих пор, хотя прошло столько лет, я помню искренность его очкастого взгляда, душевность голоса. Он был хороший психолог, наш маленький капитан. Дым вокруг нас немного рассеялся. Мы увидали часть нашей группы, ушедшую далеко вперед. Позади – траншеи, по левую сторону – озерцо. Как весело поблескивало озерцо!.. И вдруг что-то с силой меня ударило. Я продолжала бежать. Пробежала, помнится, еще три-четыре шага. Я взмокла. От бега прилипла к телу рубаха… Для того чтоб бежать скорее, я изо всех сил размахивала руками. Но левая рука моя двигалась как-то уж очень медленно… И снова толчок. Что-то задело о голенище моего сапога – видно, камень. Я упала на снег, попробовала продвигаться дальше на четвереньках. Но левая рука не хотела меня поддерживать. Щека притулилась к снегу. Снег рядом со мною будто порозовел… Приоткрыв глаза, я увидела Озеровского. Он что-то ласково мне говорил, но я ничего не слышала. Видела только его шевелящиеся и вздрагивающие губы.

Я лежала в снегу и чувствовала себя виноватой.

Наш старшина развернул плащ-палатку. Меня уложили на плащ-палатку. Я коротко застонала.

Кровь. Моя кровь. То розовое было кровью. Моей… Стало быть… Да, да!.. Рубаха, она прилипла ко мне от крови.

Кровь! Живая. Липкая. Теплая…

Кровь! Кровь! Кровь!

Не хочу!

Что-то кружится. Я теряю сознание.

Они несут плащ-палатку: Озеровский, радист, конвоир и немец. Лицо у немца повлажнело от снега. Нет, кажется, это от слез. Он – баба!

Больше мне не надо бежать. Ноги… А, пусть болят на здоровье! Мне можно лежать спокойно. Ноги могут болеть, болеть!