купца, желавшего сбыть свой товар. Орудж-бей не ошибся в догадке. Бедуин наконец растолковал ему, что хочет продать женщину на одну ночь… Орудж-бей был молод, и после долгих баталий и треволнений природа плоти давала себя знать. Он заплатил десять реалов, запрошенных степняком-арабом, договорились, что тот придет и заберет свое живое достояние под утро, засветло.

Орудж-бей удивился, когда его ночная подруга оказалась девственницей. Та ему объяснила, что бедуин – с недавних пор ее муж, но перед брачной ночью решил пойти на такой шаг. Почему – Орудж-бей не сразу, говоря современным языком, врубился. Она плохо говорила по-азербайджански, но все кое-как могла объясняться. Звали ее Фатима; по ее словам, мать была цыганкой, а отчим – бедуином. Когда она была маленькой девочкой, мать странствовала по иракским городам, устраивая представления и показывая трюки; во время этих хождений-«гастролей» девочка и нахваталась азербайджанских слов и элементарных разговорных оборотов. Один бедуин умыкнул ее мать и увел в пустыню, а девочку с тех пор держал взаперти.

Как на грех, во время одного из представлений она повредила левую руку; помыкания и приставания отчима вконец извели ее, после смерти матери отчим вздумал жениться на падчерице, но в брачную ночь похотливого араба убили неизвестные; так она осталась совершенно одна на белом свете, и, в конце концов, была вынуждена выйти замуж за соплеменника отчима, тоже бедуина.

По словам Фатимы, у бедуинов есть обычай: девушка перед замужеством обещает содержать своего благоверного и, как бы в доказательство этого накануне брачной ночи продает свое тело чужому мужчине…

Эти откровения Орудж-бею были внове и звучали дико, первая женщина, с которой он сошелся, оказалась в положении рабыни, вынужденной продать свое тело… Случайная близость с ней, одна бурная ночь, в которой была и юношеская пылкость, и очарование дивной красотой, и смутная жалость к бесправному униженному созданию, предрешила поворот в судьбе Орудж-бея.

Он впервые был околдован таинственным существом, имя которой – женщина. Наутро, когда бедуин явился за своей благоверной, Орудж-бей и не думал расставаться с ней и соблюсти уговор. Вернуть ее означало бы снова унизить женщину, очаровавшую его. С помощью Фатимы он растолковал «хозяину» свое намерение и изъявил готовность выплатить сумму, которую тот затребует.

Бедуин не согласился, потребовал вернуть жену, вспылил и сорвался на крик, угрожая Орудж-бею; наконец, выхватив кинжал, кинулся на обидчика. Орудж-бей опередил его ударом меча и сбил с ног. Меч раскроил бедуину голову. На шум проснулись воины в соседских палатках, сбежались, и взору их предстал распростертый на земле араб в луже крови.

Орудж-бей похоронил тело убитого тут же, возле шатра. Старая мудрость гласит: «Всякий, считающий себя мужчиной, должен стать хозяином женщины, мужа которой он убил. Не гоже оставлять коня и женщину без призора».

Орудж-бей последовал этому правилу…

VIII

От Адама до глинобитных жилищ

Походив по площади шаха Аббаса, мы отправились в Гилан.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Орудж-бей со спутниками отбыв из Исфагана, до Анзали – прикаспийского порта, – добрались больше чем за месяц.

А в наши дни иные скорости. Мы покрыли то же самое расстояние в «пежо» за считанные дни.

Проехали через Кашан и Кум. На окраинах обоих городов остались реликты древних поселений.

Некогда и Орудж-бей следовал по этим местам, созерцал глинобитные дома, видел каменные твердыни, о которых рассказывала ему мать.

Мы проехали через предместья Тегерана, не заезжая в город.

Издалека город напоминал кладбище с теснящимися надгробиями. Город, подернутый туманами, казался мне видением сна. Тегеранские автострады новехонькие, гладкие, потому и машины мчатся вовсю. И Мохаммеду вздумалось в азарте газануть.

Полушутя остудил его пыл:

– Не забывай, что ты везешь человека, представляющего собой общественно-художественную ценность.

Он сбавил скорость.

Погодя мы застали в пути опрокинутую машину марки «пежо», полицейских, перетаскивающих окровавленных раненых людей в «скорую помощь». Один из потерпевших напомнил мне шпика, от которого пахло репчатым луком. Он кротко-печально взирал на нас.

– На их месте могли оказаться и мы, – наставительно заметил я.

– Не бойся, баба, – самоуверенно отозвался Мохаммед, – я дороги знаю, как свои пять пальцев. – Докурив сигарету, швырнул окурок в оконце. Тегеранская трасса – платная, каждые сто километров нам приходилось тормозить у специальных пропускных пунктов, ждать в очереди и раскошеливаться.

Вдоль дороги часто встречались тюрбе – мавзолеи святых. Святилища здесь, при всех благих целях, не исключают и меркантильные соображения содержащих их.

При созерцании поблескивающих куполов, благолепных строений в памяти всплывали мои детские грезы, будто представшие воплощенными в явь. Некогда мне казалось, что за горою, окружающей наше село, находится неведомый город. И однажды он мне приснился – в туманной пелене, с проступавшими мерцающими куполами и минаретами. Вероятно, в меня вселился дух пращуров, и на обоих крылах перенес в эти края.

Мы объехали Тегеран еще и потому, что он не участвовал в нашем историческом сюжете, когда сефевидское посольство проходили через эти места, по той причине, что Тегерана как такового тогда не существовало, а было селище Рей; лишь почти два столетия спустя один из самых воинственных предводителей кызылбашей Мохаммед шах Каджар заложил Тегеран и перенес туда столицу; но азербайджанские тюрки смогли удержать ее под своим правлением лишь до 1925 года, когда к верховной власти пришли фарсы, поддержанные англичанами и французами.

Меня поражало наличие глинобитных домишек вдоль дороги – в стремительно меняющемся, развивающемся современном мире. Может, эти глинобитные дома говорили об атавистическом пиетете их обитателей?.. Ибо наш далекий пращур Адам был сотворен из глины. Стало быть, глинобитные сакли для консервативных мусульман – это нечто вроде материнского лона, и они все еще не спешат расстаться с ними.

На трассе, ведущей в Казвин, снова какая-то машина прижала нас к кювету, в темноте я не разглядел марку. Пришлось остановиться, надо было подремать. Передохнув, двинулись в направлении Казвина. Но в город не заехали. Дальше длиннющий перевал, спускавшийся к Решту. Русские в таких случаях говорят: «тещин язык».

Дождь опять преследовал нас. Не зря Гил ан назвали краем дождей. Вся округа – постоянно в лужах и полоях и, несомненно, здешние земли – рисовая благодать. В былые времена и в моем сельском краю, в урочище «Ада» («Остров») сажали рис-чалтык, но позднее перекрыли дамбой путь воде, направив ее в реку, и чалтык исчез навсегда; люди поминали его только в недород и голод, проклиная «мелиораторов»: «чтобы арык твой засох…»

Иран можно назвать и страной дождей и тоннелей, которых множество на дистанции Зенджан-Гилан.

Когда мы