в г. Тюмень. В нём я проучился с весны до 1 августа. Условия были почти такими же, как в Еланске, правда, было лето, тепло, одеты были получше и жили в домах.

К августу 1942 года на московском направлении, на Курской дуге, произошли крупнейшие кровопролитные сражения, и фронт нуждался в пополнениях. Тюменское пехотное училище было собрано по тревоге и почти все были отправлены на фронт.

Поезд шёл через Свердловск, где жили мои отец, мать и сестра. Перед тем, как попасть на фронт, хотелось повидаться с родными. В Камышлове я сел на скорый поезд и уехал вперёд эшелона. Очень рано утром я был дома, но дома была только мать. Отец был в командировке, сестра работала на уборке урожая.

Повидавшись с матерью, поехал на воинскую площадку ст. Свердловск, где и появился в момент подхода нашего эшелона. Всё обошлось хорошо, никто не заметил моего отсутствия в течение всей ночи.

Поздно вечером 10 августа наш эшелон остановился на ст. Тула. Вся станция была забита эшелонами — на фронт шла боевая техника и люди, а навстречу — санитарные поезда (товарные) с ранеными. Здесь в первый раз явственно ощутилась война!

Утром 11 августа мы выгрузились на ст. Козельск, где были уже починены 2-й и 3-й пути, всё остальное, включая и вокзал, было разрушено. Отсюда начались мои фронтовые дороги.

Впервые увидели разбитую технику, воронки от бомб, сгоревшие и разрушенные деревни и города, трупы убитых лошадей, ощутили трупный запах и запах горелой земли в местах бывших деревень; начались ночёвки или сон от усталости там, где остановились: под кустом, в окопе, в чистом поле — всё равно.

Пешком прошли от Козельска через Жиздру и Карачев в район Брянска.

Здесь вступили в первые бои, и к уже описанным фронтовым впечатлениям добавилась непрерывная работа — как только остановка, рой окоп для себя и для миномета. Продвинулись на километр — всё сначала.

Перед тем, как выдать оружие и снаряжение, в дивизии нам продемонстрировали исполнение приговора военного трибунала «самострелу» — солдат потерял два пальца на левой руке при взрыве гранатного взрывателя и был обвинён в членовредительстве с целью демобилизации. Трибунал приговорил его к расстрелу. Солдата вывели под конвоем, поставили лицом к вырытой могиле, зачитали приговор и солдат на наших глазах был расстрелян и зарыт в могилу. В то время это была, наверное, вынужденная жестокость — вновь прибывшим наглядно показывали, чем чревато паникёрство, трусость, членовредительство и т. д.

В первых числах октября я был легко ранен, некоторое время находился при медсанбате. В это время нашу часть перебросили на другой участок фронта — под Великие Луки, где мы несколько дней отдыхали, затем на Октябрьские праздники сходили за 40 км под Новосокольники для укрепления обороны, а затем нас перебросили под г. Городок (Витебская область).

Мы заняли оборону в лесу. Жили в окопах, было холодно. Затем нас перебросили в район г. Витебска, западнее его, хотя немцы были в Витебске. В это время шли бои местного значения, и мы периодически участвовали в артподготовках с постоянным перемещением по фронту.

Здесь же, в районе бывшей деревни Топорино, я впервые на фронте попал в лес, По своей неопытности обрадовался — можно ходить во весь рост, а не ползать. «Счастье» моё продолжалось ровно час, затем начался обстрел, и все мины и снаряды взрывались вверху, как только касались веток деревьев, и оттуда, сверху, посыпали осколками всех, кто не мог спрятаться в землянку. Мой сослуживец Криводуб первым пострадал при обстреле, ему всю спину засыпало осколками. Мы положили его вниз лицом на волокушку из лыж и потащили по мокрому снегу в медсанбат. К утру нас вывели из леса на поле, где под слоем снега была вода (это было в январе-феврале). Вскоре у меня очень сильно заболели ноги, и я был отправлен в госпиталь, где пробыл до 10 марта 1944 года.

10 марта вечером к госпиталю были поданы американские грузовые машины с крытым верхом, и всех выздоравливающих погрузили в машины и перевезли на передовую. Я попал в пехоту. Три дня были мы в окопах второго эшелона, а 13 марта днём стали выдвигаться на передовую.

Для того чтобы попасть на передний край, нашему отделению надо было пройти по тропе через небольшую лощину, которая, как оказалось, простреливалась снайпером. Первым побежал по тропе командир отделения — ему снайпер попал в ноги, второй был санитар. Санитар, не добегая до места, где лежал командир отделения, упал и пополз к нему делать перевязку. Следующая очередь была моя. Я побежал и вынужден был перепрыгнуть через ноги раненого. Это меня, видимо, и спасло — я слышал свист пули, но в меня она не попала. Сделав несколько скачков по тропинке, услышал сзади себя взрыв. Моментально обернувшись, я увидел в 10 см от своей левой ноги небольшую воронку, из которой вился дымок — взорвалась какая-то мина, совсем рядом с ногой, но меня не задело. Второй раз за 5 секунд избежал ранения, а может быть, и смерти.

Добравшись до передовой, расположились в окопах. Быстро темнело. Примерно в полночь сквозь сон я услышал разговор разведчиков, которые уговаривали своего товарища пойти в окоп, а он решил подремать под берёзой.

Через несколько минут около ячейки раздался взрыв, и этот солдат, который спал под берёзой, свалился в мой окоп — он был без ноги и громко стонал. Третий раз беда миновала меня. Когда разведчики забрали своего товарища, я заснул.

В 3 часа ночи нашу роту подняли и направили в разведку боем. Это значит, что мы должны имитировать наступление, чтобы немец открыл по нам огонь — все огневые точки противника засекут и нанесут на карту, чтобы при большом наступлении уничтожить их в первую очередь. Могла погибнуть наша рота? Да, но зато потом потерь будет меньше.

Мы начали наступать, передвигались короткими перебежками.

Немцы открыли по нам огонь. Справа от меня упал боец, но он шевелится — видимо, ранен; слева упал и недвижим ещё один. В этот момент раздался сильный взрыв, и я ощутил очень сильный удар по правой ноге, через секунду почувствовал — по ноге течёт кровь. В четвёртый раз избежал смерти, но был ранен. Добрался до медсанбата, где мне сделали операцию, но осколок не достали, он зашёл очень глубоко. Операцию делали в палатке, где стояли два операционных стола на одного хирурга. С этим ранением я провалялся в госпитале месяца полтора-два, после чего попал