В двух отношениях голландским крестьянам и городским рабочим жить было относительно лучше, чем их собратьям, допустим, в Германии, Фландрии, Испании и Франции. Во-первых, страна меньше подвергалась опустошениям со стороны вторгающихся армий. Нападение испанских захватчиков на Велюве, территорию в провинции Гелдерланд, в 1629 г. и французское вторжение в несколько провинций в 1672–1673 гг. закончились лишь краткой оккупацией. Во-вторых, страна была столь мала, а коммуникации в ней столь хорошо налажены (особенно по рекам и каналам), что недостаток продовольствия в любой части Соединенных провинций в тот период, когда Амстердам справедливо называли «закромами Европы», можно было легко восполнить. Чего не было, например, во Франции, где примитивная и дорогостоящая транспортная система не предусматривала облегчения ситуации с голодом в одном регионе за счет переброски избытков зерна из отдаленных провинций. С другой стороны, следует отметить, что использование обширной сети каналов было излишне затруднено соперничеством различных муниципалитетов, которые владели, обслуживали и эксплуатировали их. Эти инстанции ревностно цеплялись за свои средневековые привилегии, дававшие им право регулировать все движение по каналам в их местности через основные города, ради обеспечения взыскания муниципальной пошлины (или пошлин). Особенно обременительные пошлины и ограничения на движение имели место в Дордрехте, Харлеме и Гауде; тем не менее, несмотря на все административные препоны и многочисленные мосты и дамбы, вынуждавшие делать частые перевалки грузов (с судна на судно), каналы все равно обеспечивали значительно лучшее постоянное сообщение, чем большинство дорог.

Бережливость голландских крестьян производила впечатление на всех иностранных гостей, хотя некоторые наблюдатели согласны с Уильямом Темплом в том, что «деревенщина, или буры, как их называли» были «скорее исполнительны, чем трудолюбивы». Их основной рацион состоял из овощей, молока и хлеба с маслом или сыром, что, как считал Темпл, являлось причиной того, что «ни их сила, ни энергия не отвечали величине или массе их тел». Даже люди среднего достатка редко ели мясо чаще одного раза в неделю, а многие рабочие были просто счастливы, если оно доставалось им хоть раз в месяц.

Питание в богадельнях XVII в., которое предположительно отражало основной рацион городской бедноты, состояло из бобов, гороха, овсянки и ржаного хлеба. Хотя более богатые бюргеры и торговцы, естественно, ели больше мяса, чем те, кто стоял ниже их по социальному положению. Их основной рацион в первой четверти XVII в. описан современником-англичанином как состоящий в основном «из пахты, сваренной с яблоками, вяленой рыбы, репы и моркови с маслом, латук-салата, салатов и копченой сельди. Все это запивалось легким пивом». Англичанам полюбилось называть голландцев «масленками», тогда как французы прозвали их mangeurs de fromage — «пожиратели сыра»; однако Темпл утверждал, что экономные голландские фермеры продавали свои высококачественные сыры и масло на экспорт, покупая «для собственных нужд самые дешевые сыры из Ирландии или Северной Англии».

И если крестьянам приходилось довольствоваться тем, что Уильям Темпл называл «скудной и непитательной пищей», в любом случае у них было больше еды, чем у самых низов городских рабочих, так называемой grauw — «серой массы», или черни. Этот элемент быстро разрастался в крупных городах, и стойкая неприязнь, с которой к нему относились высшие сословия, отчетливо проявляется в литературе и переписках того времени. Если правители-олигархи придерживались мнения, что бюргеры средней руки являются маленькими людьми, коими им и следует оставаться, еще более презрительно они относились к «тупой и злобной по своей натуре черни, вечно ненавидящей и готовой во всем обвинять аристократических правителей своей республики», как заявлял в 1662 г. автор «Интересов Голландии». Не смягчилось это презрение и по прошествии времени, поскольку еще столетие спустя правители по-прежнему обвиняли городских работников в «грубости, животной тупости и постыдной распущенности». Как можно понять из этого и многих других типичных обвинений в адрес grauw, правители скорее еще и боялись этой черни, а точнее, того, что она может натворить, если выйдет из-под контроля. Несомненно, толпа могла при случае показать зубы; однако худший из примеров ложной, якобы народной ярости — самосуд над братьями де Витт в Гааге (20 августа 1672 г.) — являлся в основном делом рук бюргерской гражданской стражи и был первоначально спровоцирован оранжистскими подстрекателями.

Костяк grauw состоял из поденщиков, бродяг и местных на данный момент времени безработных, усиленный другими работниками, чьи средства к существованию зависели от случайной занятости и которых могли в любой момент уволить. По причинам, которые станут очевидны позднее, часто туда включались и моряки. Работники с более постоянной занятостью, такие как самостоятельные предприниматели, квалифицированные рабочие и ремесленники, владельцы мелких магазинов, младшие клерки и мелкие купцы, были объединены под общим термином «маленький человек» — kleine man, или «простой человек», куда также попадали мелкие чиновники, мелкие фермеры и капитаны судов. Другими словами, «простой человек» представлял собой нижнюю прослойку среднего класса, более респектабельную, чем рабочее сословие. Порой термин расширялся до включения в него более богатых владельцев магазинов и торговцев, старших клерков и чиновников на службе провинциальной и муниципальной администрации — практически всех между grauw в самом низу социальной лестницы и правителями — олигархами и богатыми торговцами на самом ее верху.

В Соединенных провинциях Нидерландов XVII в. существовало три вида гильдий: гильдия ремесленников для некоторых квалифицированных рабочих, купеческая для торговцев и гильдия обычных работников, в которую входили люди наподобие носильщиков зерна, перевозчиков пива, барочников, ломовых извозчиков и упаковщиков сельди. В большинстве мест гильдии упорно цеплялись за свое право устанавливать рабочие часы, жалованье и количество учеников, за что их открыто критиковал ближе к XVII веку лейденский промышленник Питер де ла Кур в своих «Интересах Голландии», а также некоторые историки XX столетия. Тем не менее, как подчеркивал профессор Гейл, хотя их ограниченность и рутинный дух мешали росту независимых крупных капиталистов в тех сферах, где гильдии были сильны, в некоторых городах они также препятствовали увеличению бесправной неимущей серой массы, grauw. Все это не относилось к отдельным крупным производствам, таким как судостроение, пивоварение, мыловарение, рафинирование сахара, которые полностью или по большей части находились за рамками системы гильдий. Текстильная промышленность Лейдена оставалась под фактическим контролем гильдии в части оценки и проверки качества тканей, однако их не заботила нищенская оплата ее работников. Правда, даже сами мастера гильдии часто трудились от рассвета до заката, а 12- или даже 14-часовой рабочий день был для работника вполне обычным делом. Что резко контрастировало с занятостью их работодателей, поскольку некоторые из них работали только от 1 до 4 часов в день.

Как ни удивительно, социальное недовольство лишь периодически выливалось в протесты оседлых рабочих, и забастовки происходили относительно редко, даже среди жестоко эксплуатировавшихся текстильщиков Лейдена. Случалось в этом городе и такое, когда 20 тысяч человек — и не только безработных — приходилось спасать от голода с помощью благотворительности; хроническое недоедание этих рабочих являлось несомненной причиной высокого числа заболеваний туберкулезом среди них. Пивовары Амстердама подали в 1578 г. петицию с требованием поднять жалованье, заявляя, что их мизерной зарплаты недостаточно, чтобы уберечь себя и свои семьи от голодания в то время, когда цены на продовольствие и жилье только растут. Получили они лишь ничтожную часть того, что просили, и заново подавали петиции в 1595 и 1617 гг. Суконщики Амстердама порой тоже демонстрировали недовольство своими условиями жизни, но не в тех масштабах, которые можно было бы ожидать исходя из общепризнанного факта, что инфекционные заболевания, периодически косившие их ряды в начале XVII в., не коснулись лучше питавшихся и проживавших в лучших условиях «бургомистров, правителей, священников, школьных учителей или городских чиновников». Удел работников физического труда был крайне тяжким, и открытые беспорядки в их среде случались довольно редко скорее из-за отсутствия или слабой организованности рабочих (как подчеркивает Вайолет Барбур), а не из-за «отеческой заботы и просвещенности режима диктаторов из высшей прослойки среднего класса», как утверждает профессор Г. Я. Ренье. Правда и то, что классовые различия в Голландской республике, как и повсюду, обычно воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Более того, городской пролетариат был безоружен, а на бюргерскую милицию или гражданскую гвардию всегда можно было положиться в исполнении приказов правителей в случае любого конфликта с grauw.