Он трогает нос и морщится: на кончиках пальцев кровь.

– Больно. У меня в бардачке есть бумажные платки. Если сможете открыть…

Леа пытается, потом качает головой:

– Заело. Вытрите своей бейсболкой.

Марк смотрит на карман дверцы, откуда торчит козырек, но не вытаскивает бейсболку, а вытирает руки о джемпер.

– Я очнулся четверть часа назад, – говорит он. – Часы сломались, но судя по тому, что уже темно, мы тут не меньше трех часов. Никто не видел, как мы падали, никто не знает, что мы сидим в этой яме. Иначе помощь бы давно пришла.

Леа опять изгибается, ей трудно представить себе, что придется провести всю ночь в этом аду.

– Непохоже, чтобы дорога, по которой мы ехали, была очень оживленной.

– Здесь время от времени проезжают туристы, но не останавливаются. Поблизости нет пешеходных троп, одни заросли. Несколько загородных домов в горах, вверх по течению реки.

Марк подается вперед, чтобы слегка высвободить грудь, зажатую ремнем, делает глубокий вдох и возвращается в прежнее положение.

– Я не успел спросить вас, что вы делали на этой богом забытой дороге?

Леа закрывает лицо руками. Она совершенно вымоталась за последние дни, не высыпалась, а теперь еще эта авария, – кажется, ее организм просто не выдержит.

– Я фотограф-анималист, батрачу на себя. Провела день возле ущелья.

– Вас в гостинице кто-то ждет?

Она качает головой:

– Нет. Ни в гостинице, ни дома. Я сняла номер на неделю и заплатила вперед.

Внезапно Леа осознает, что оставила все свое фотооборудование и ноутбук – стоимостью во много тысяч евро – у себя в багажнике. Эта дикая поломка настолько выбила ее из колеи, что когда она наконец увидела попутную машину, то была так счастлива, что…

Она вытряхивает из волос крошечные осколки, ищет один покрупнее и достаточно острый, чтобы перерезать ремень Марка. Но такой не попадается. Автопроизводители честно позаботились о безопасности пассажиров и использовали проклятое многослойное стекло.

Она смотрит на попутчика. Высокий, темноволосый, плотного сложения, лет эдак двадцати пяти, в джинсах и тонком хлопчатобумажном джемпере. Лицо не очень красивое, следы от юношеских угрей.

– Есть вероятность, что кто-то забеспокоится из-за вашего отсутствия? – спрашивает она.

– Нет. Я живу в небольшом шале недалеко от Менда, провожу там лето в одиночестве: охочусь, ловлю рыбу.

Только этого не хватало. Леа закрывает глаза, ей нужно подумать.

– Погудеть можете?

– Нет, клаксон сдох. Вместе с приемником.

– А фары?

Марк протягивает руку и поворачивает переключатель. Впереди, справа и сзади вспыхивает свет.

– Уже победа. Только так можно подать сигнал, что мы живы, – говорит Леа.

Она вздыхает и добавляет:

– Зря я к вам села.

– А я зря посадил вас к себе. Если бы я не остановился, то проехал бы на несколько минут раньше мимо того места, где что-то ударило в стекло. И тогда вообще бы ничего не случилось.

Они с неприязнью смотрят друг на друга. Правда, Леа не знает, куда именно ей смотреть: у Марка расходящееся косоглазие. Нос у него еще больше распух. Она отводит взгляд и нажимает на плафонную лампу, зажигается слабый свет.

– Нас быстро найдут, – говорит она. – В самом худшем случае, заметят мою брошенную машину. Она стоит неподалеку отсюда. Лесники или полицейские ведь ездят по этим дорогам, правда?

Марк не отвечает, он смотрит на воду, мерцающую в свете фар. Поворачивает переключатель, чтобы их погасить. Леа продолжает:

– Когда они увидят, что что-то не так, начнут нас искать.

Привлеченная светом, в салон через окно влетает ночная бабочка. Крылышками бьется о потолок. Марк с невозмутимым видом следит за ней взглядом, губы сжаты в одну узкую полоску. Леа раздражает его спокойствие.

– Ну скажите хоть что-нибудь, черт бы вас побрал! Типа: «Да, вы правы!», или: «Конечно же они нас найдут!», или: «Вы когда-нибудь слышали, чтобы люди умирали, зажатые в собственной машине?»

Неудачный пример, потому что она о таком слышала. Людей, умерших от голода или жажды, обглоданных дикими зверями, находили всего в нескольких метрах от проезжей дороги.

У нее впечатление, что Марк ее больше не слушает. Все его внимание сосредоточено на ночной бабочке, которая села рядом с лампой.

– Они уже чувствуют наше присутствие, – шепчет он. – Так всегда… Начинается с маленькой, невинной с виду бабочки. А заканчивается нападением хищников. Они повсюду, мы просто недостаточно их остерегаемся.

Он замолкает и внимательно разглядывает насекомое. Почти неслышный сперва звук автомобильного двигателя на дороге звучит все громче. Это первый сигнал присутствия человека, который Леа слышит после того, как очнулась. Приближается машина. Девушка, быстро протянув руку, включает задние огни и переднюю фару. Потом поворачивает голову и кричит изо всех сил:

– Помогите! Помогите!

Она высовывается из окна по пояс, стучит рукой по корпусу машины. Вдалеке над ними мелькнул красный свет задних фонарей – и все: машина исчезает, как будто ее и не было.

Леа не выдерживает, она думает о предстоящей им чудовищной ночи и тихонько плачет. Бабочка хлопает крылышками и садится на пластиковый плафон лампы. Она черно-белая, и, судя по рисунку, у нее на груди должна быть изображена мертвая голова[9]. Это символ.

Марк изо всех сил бьет себя кулаком в живот.

* * *

Теперь совсем темно, уже ночь, и Леа настояла, чтобы оставить в машине свет. Вокруг трещат ветки, кричат птицы, вдалеке прыгают какие-то животные. Когда люди засыпают, просыпается Жеводанский зверь[10]: волк и старинные легенды.

Она ничего не знает о Марке, разговорчивым его не назовешь. Он словно окуклился, отгородился от ужасной ситуации, в которой они оказались. По-настоящему он не спит – так, дремлет. Голова падает на руль, от удара он просыпается, и это повторяется несколько раз. Как ему удается сохранять спокойствие?