В темноте журчит неспешная речка, в лунном свете вырисовываются верхушки сосен, устремившихся вверх по противоположному склону. Разливается свежесть, воздух сгущается, и скоро возникнут полосы туманной дымки, которые упоминаются в жутких, леденящих душу историях. Девушка охотно закуталась бы в одеяло, прижала колени к подбородку, выпила бы чашку кофе.

Она выгибается всем телом, чтобы взглянуть, что творится сзади. Заднее ветровое стекло и эта часть машины уцелели. Багажник, похоже, не пострадал. На сиденье пусто. На полу валяются номерной знак, домкрат, пусковая рукоятка и удочка. Леа поворачивается обратно и вдруг замечает на земле огонек: маленький, светящийся, чуть синеватый прямоугольник. Она включает фары, правая зажигается. На гальке валяется телефон. Он вибрирует, экран мигает. Марк внезапно реагирует:

– Что такое?

– Там мой телефон! Это точно!

Он просовывает руку между грудью и ремнем, чтобы ослабить давление.

– Хороший знак: значит, кто-то пытается до вас дозвониться. Не знаете, кто именно?

Леа медлит, прежде чем ответить.

– Как он мог там оказаться, у самой воды?

– Отлетел от удара, это нормально.

– Нет, не нормально. Он лежал у меня в кармане шорт. Машина не переворачивалась. В худшем случае, он выпал бы на пол, внутри салона. Объясните мне, как он мог отлететь так далеко?

Марк хмурит брови:

– Почему вы говорите таким тоном? Я точно в таком же положении, как и вы. Это так, на всякий случай, если вы еще не заметили.

Леа понимает, что ведет себя очень агрессивно. Говорит слишком громко и резко.

– Извините, я нервничаю. Но согласитесь, на то есть причина.

Мобильник на земле гаснет. Девушка пытается сменить положение ног. Они словно под анестезией. Марк смотрит на тыльную сторону своей ладони. К ней прилипла лапка ночной бабочки, он отскребывает ее и выбрасывает, а потом поворачивается к Леа:

– Тот, кто вам звонил ночью, может забеспокоиться, что вы не отвечаете?

– Нет, вряд ли. Бывает, что я не отвечаю, особенно если куда-то уехала.

На этом разговор кончается. Сухо. Леа не знает, что сказать, ей не хочется говорить ни о себе, ни о чем другом. В глубине души она злится на Марка, хотя он ни при чем. Лучше она будет думать, что завтра их спасут и этот кошмар закончится. Он какое-то время следит взглядом за жирной черной мухой, усевшейся на руль. Хоботком она жадно щупает резину. От малейшего жеста насекомое замирает. Леа искоса наблюдает за Марком, видит жилку, проступившую у него на виске, видит, как его пальцы впились в бедра. Муха взлетает и сейчас станет биться о заднее стекло. Время идет, но жужжание не прекращается. Леа закрывает глаза, ей так хотелось бы вздремнуть, чтобы ночь пролетела побыстрее, но биение мушиных крыльев в воздухе мешает заснуть. Марк затыкает уши:

– Черт, пусть она заглохнет!

Леа вздрагивает. У ее соседа глаза буквально вылезли из орбит. Он вжался затылком в подголовник и глубоко дышит.

– Не выношу жужжания, простите. Когда я был маленький, отец держал шкуры освежеванных кроликов в сарае на ферме. Там всегда клубился рой жирных зеленых мух, я будто сейчас вижу, как они впиваются хоботками в каждый крошечный, случайно уцелевший кусочек мяса. Однажды отец запер меня там, ну, этого оказалось достаточно, чтобы…

Он поворачивает голову и смотрит на нее изучающим взглядом:

– Вы понимаете?

Леа кивает. Невольно она слегка отодвигается назад и вжимается в закуток между сиденьем и дверцей.

– Простите, я вас напугал.

– Нет-нет, но вы правы… Мы друг друга совсем не знаем…

Она прислушивается. Снова гул мотора. Она пытается пошевелиться и чувствует, как сдавило ноги.

– Еще машина. Помигайте фарами, а я буду кричать.

Марк подчиняется. Фары дальнего света, фары ближнего света. Дальний свет, ближний свет. Машина приближается: Леа видит там, наверху, яркий ореол, несущийся по дороге. Она молит Бога, чтобы у водителя не было включено радио, чтобы он был предельно сосредоточен, раз едет в кромешной тьме по очень опасному спуску. Как и в первый раз, она пытается кричать и хлопать в ладоши как можно громче. Ей кажется, что все на свете должны услышать и увидеть их.

– Мы здесь, в овраге! На помощь!

Ей больно, колени зажаты, но она кричит изо всех сил. Наверху желтый свет фар сменяется красным, гул затихает. Леа больше не в состоянии колотить рукой по железу. Все кончено, она сдалась.

Но гул мотора становится равномерным, машина остановилась. Леа вслушивается: гул становится громче и сопровождается шуршанием, характерным для заднего хода. Вне себя от радости она поворачивается к Марку:

– Они возвращаются! Я знала! Включайте фары!

Она снова начинает кричать, теперь ее отчаяние сменилось ликованием. Никаких сомнений: там, наверху, обороты двигателя снижаются, а тьму прорезают два желтых луча света, направленных прямо в пустоту, куда-то над их головами. Ни разу в жизни Леа так не радовалась при звуке захлопывающейся дверцы машины. Раз, потом второй. Он и Она? Их двое.

Марк тоже повернулся, но кричит от боли. Он практически ограничен в движении из-за ремня безопасности и руля, впившегося ему в грудь.

Наверху, на краю склона, возникают два силуэта. Они не двигаются – наверное, смотрят вниз. В их направлении.

– Сюда! Вниз! У нас авария!

Леа нервно жмет на включатель фар, опять поворачивается к окну. Тени по-прежнему там, не двигаются. Почему они не отвечают? Девушка пытается понять: скорее всего, звонят по телефону, вызывают помощь? А может, готовятся к спуску? Склон, конечно, крутой, но проходимый.

Внезапно фигуры исчезают где-то на дороге. Леа не понимает, в чем дело, чувствует, как подступают слезы, кричит от отчаяния.

Там, наверху, мотор стих. Потом исчезает свет фар. Тишина. Затем появляется какая-то темная масса. Она раскачивается.

Раздается грохот, еще один. Звук разлетающегося стекла. Леа кажется, что она снова переживает то, что недавно случилось с ними. Ей кажется, что у нее сейчас треснет голова. На них летит что-то громадное, двигаясь тем же самым путем – от одного сломанного дерева к другому. Они с Марком закрываются, выставив вперед руки, словно это может их спасти. Еще секунда – и железное чудовище подомнет их под себя.

И снова деревья спасают их от гибели. Ствол одного поваленного дерева нарушает траекторию падения болида, другое дерево останавливает его в трех метрах справа от них. Машина складывается гармошкой. Из радиатора вырывается струя белого дыма.

Леа медленно опускает руки. Она дрожит всем телом, и если бы не сидела, то наверняка упала бы. Она переводит взгляд на лежащую рядом с ними машину, и ее настигает новое потрясение.