– Что такое? – поморщился Валерий, подставляя для поцелуя гладко выбритую щеку. В тот день он выглядел особенно хорошо, ему так шли застиранные светлые джинсы и черный простой свитер, который когда-то подарила ему она! А Инне, в свою очередь, нравилось видеть на нем выбранные ею вещи. Он словно подспудно, сам того не замечая, намекал этим на их особенную близость.

– Почему ты не хочешь, чтобы я прислала к тебе домработницу?

Инна порхала по квартире в неравной схватке с царившим здесь беспорядком. Грязные чашки и коньячные бокалы отправила в раковину, подобрала с пола разбросанную одежду и носки, разгладила покрывало на диване. Валерий наблюдал за ее действиями с нарастающим недовольством: ему казалось, что, без спроса вылизывая его квартиру, Инна претендует на более серьезный и значительный статус, нежели «время от времени приходящая красивая любовница». И пусть он знал, что Инна была не из нагло претендующих, а из терпеливо дожидающихся своего часа, все равно ее радостная мельтешня нарушала его покой.

Наконец он не выдержал, поймал ее за плечи и усадил на диван. Инна тотчас же водрузила точеные ноги на его колени.

– В этом и заключается твоя гениальная идея? – насмешливо спросил он, проведя пальцем по стрелочке на ее чулке.

– А вот и нет! – радостно воскликнула она. – Меня только одно удивляет, как же я не подумала об этом раньше!

– Да о чем ты говоришь-то? – подозрительно спросил он, а сам подумал: «Неужели она сейчас с возгласом «Эврика!» заговорит об узаконивании их отношений?!»

– Ты же поэт, так?

– Ну!

– А я пою в группе...

– Приятно познакомиться, – пробормотал он, – как будто бы я раньше не знал, чем ты занимаешься.

– Так ты не понял, к чему я клоню? – Она взъерошила его модно подстриженные волосы. – Мы могли бы купить твои тексты!

– Что? – опешил он.

– Мы же постоянно покупаем стихи, нам нужен материал для песен! Конечно, у нас есть постоянные авторы. Но я могла бы уговорить Артема, чтобы он взглянул на твои стихи. Ты хоть представляешь, сколько зарабатывают поэты-песенники? – По его изменившемуся лицу она сразу же поняла, что ее идея, мягко говоря, Валерия не обрадовала. Но все равно продолжала возбужденно говорить: – И потом, ты мог бы прославиться. В титрах наших клипов было бы написано, что стихи твои. Может быть, кто-нибудь еще заказал бы тебе текст... И ты медленно пошел бы в гору...

Этого он уже вынести не мог. Он нервно стряхнул ее ноги со своих коленей.

– А я, по-твоему, что делаю?! – Его голос сорвался на визг. Валерий всегда нервничал, когда речь заходила о его творчестве. Сначала Инну это пугало, но потом она привыкла. – Я, по-твоему, не карабкаюсь вверх?! Да вся моя жизнь – это, как говорил Ницше, сплошное самопреодоление.

– Но я просто хотела... – Инна уже поняла, что напрасно затеяла этот разговор.

– И неужели ты думаешь, что я когда-нибудь согласился бы опошлить все свои надежды и планы, чтобы заработать сомнительные деньги! – перебил он.

Инна заподозрила, что он не слишком естественен в выражении своего гнева. Валерий явно переигрывал. Он мерил комнату огромными шагами, и со стороны казалось, что еще одно движение – и он со всего размаху врежется в стену и сломает себе как минимум ключицу. Но Валерий уверенно лавировал в пространстве, как супергерой компьютерной страшилки, запертый в лабиринте с чудовищами.

– Продать свои стихи попсовой группе! – как закипающий самовар, фыркал он. – Да за кого ты меня вообще принимаешь?!

Инна растерялась, она не ожидала такой реакции. Видимо, удел всех непризнанных гениев состоит в истерическом отстаивании неприкосновенности своего таланта. Логически Инна понять этого не могла. У нее было несколько знакомых поэтов, номинантов международных литературных премий, которые в свободное время под псевдонимами писали тексты для эстрадных шлягеров (а случалось, что и сценарии для корпоративных вечеринок), чтобы заработать деньги. Сами они относились к вынужденной специальности с юмором. И ничего позорного Инна в этом не видела. Но, должно быть, мозги настоящих гениев устроены по-другому, потому что при мысли подработать таким образом Валерий выходил из себя. Хотя в последнее время Инна подозревала, что такое стойкое неприятие вызывает у него любая работа.

Но поговорить с ним по душам на эту тему она не решалась. В конце концов, разве это ее дело? Главное не то, чем он занимается и как живет, а то, что она, Инна, болезненно к нему привязана, что она «подсела» на него, как на сильный наркотик, что она давно им больна и вовсе не желает излечиваться. И разве сложно ей забить продуктами его холостяцкий холодильник или незаметно сунуть несколько стодолларовых купюр в карман его изрядно поношенного пальто? Инна знала, что он рассердится, если она предложит финансовую помощь в открытую. Несколько раз он даже возвращал ей найденные деньги, что, на ее взгляд, было лучшим доказательством его бескорыстия. Инна Иртенева явно не спешила оказаться в феминистском лагере. Не из требовательных она была и не из гиперсамостоятельных. Она боготворила Валерия только за то, что ему удалось убить в ней Снежную королеву. Только за ту любовь, которую она к нему испытывала. А больше ей и не нужно ничего.

– Извини, – примирительно улыбнулась она, – я сама не понимаю, что говорю.

Он перестал играть заточенного в клетку рассерженного льва и остановился как вкопанный. По опыту Инна знала, что он ее непременно простит, но не сразу.

– Слышишь? – Она вскочила с дивана, подбежала к нему и обняла его сзади.

Валерий хмуро смотрел в окно.

– Я же просто хотела тебе помочь. Я ничего не понимаю, но я хотела как лучше.

Он обернулся так резко, что она чуть не упала, точно сбитая метким игроком кегля.

– Инна, давай договоримся, – серьезно сказал он, – что эта тема закрыта для обсуждения раз и навсегда.

Она была готова о чем угодно с ним договориться, лишь бы он подольше так вот пристально на нее смотрел. Если бы он предложил ей отправиться в ломбард заложить душу, а на вырученные деньги купить продуктов, она бы согласилась не раздумывая.

– Хорошо. Больше ни слова не скажу.

– И ты не будешь просить у меня стихи, – потребовал он. – Если захочу, я сам тебе покажу.

– Договорились. Прости меня.

– Это ты меня прости, – помолчав, сказал он. – Просто я выхожу из себя, когда человек, который ничего не понимает в литературе, начинает рассуждать о поэзии.

Инна не обиделась, несмотря на то что когда-то она собиралась поступать на филфак МГУ и считала себя вполне сведущей в литературном процессе. Она понимала, что лучше промолчать. Одно дело – разбираться в поэзии, и совсем другое – страстно ее любить, глупо ревнуя к дилетантам. Лично она была способна на страстную любовь лишь к одному жизненному явлению. Явлению, которое в тот момент стояло напротив нее и упрямо хмурилось, но уже было готово заулыбаться.