Эти вопросы, всегда задававшиеся быстро, очень повелительным тоном и сопровождавшиеся пронизывающим взглядом, обескураживали многих полковников, но горе тому, кто колебался с ответом: в уме Наполеона он получал плохую отметку. Я так хорошо подготовился, что у меня был ответ на все, и император, похвалив меня за хороший вид полка, вероятно, произвел бы меня в полковники, а г-на де Ла Нугареда — в генералы, как вдруг тот, с забинтованными фланелью ногами забравшийся с посторонней помощью на лошадь, чтобы издали следовать за передвижениями полка, услыхал свое имя, подъехал к Наполеону и рассердил его неловкой просьбой о некоем офицере, который был его родственником, но не был достоин никакого интереса. Эта просьба вызвала бурю, последствия коей я испытал на себе. Наполеон впал в самый неистовый гнев, приказал жандармерии изгнать из армии офицера, о котором ему говорили, и, оставив г-на де Ля Нугареда ошеломленным, галопом ускакал. Так Ла Нугаред не стал генералом.

Маршал Удино последовал за императором, чтобы спросить его приказаний относительно 23-го полка. Его Величество ответил: «Пусть эскадронный начальник Марбо продолжает им командовать». Прежде чем стать полковником, мне пришлось получить еще одно новое серьезное ранение!

Отдавая должное г-ну де Ла Нугареду, скажу, что он самым любезным образом выразил мне свои сожаления по поводу того, что невольно стал виновником задержки моего продвижения по службе. Неприятное положение этого достойного уважения человека внушало мне живое сочувствие, поскольку он боялся, что потерял доверие императора, и из-за своего недуга не мог как следует реабилитировать себя в его глазах своим поведением в будущих сражениях.

В день смотра я был весьма доволен тем, что император дал согласие на все повышения и награды, о которых я просил для офицеров, унтер-офицеров и солдат 23-го полка. Поскольку благодарность за подобные знаки расположения всегда переносится на командира, мое влияние в полку от этого сильно Возросло и успокоило сожаления, испытываемые мною, что я не получил того чина, какой бы соответствовал исполняемым мною обязанностям.

В этот период я получил письмо от маршала Массена и от его супруги. В первом маршал рекомендовал мне г-на Реника; во втором супруга маршала рекомендовала своего сына Проспера. Я был тронут этими письмами и ответил, как должно было, соглашаясь принять в свой полк обоих капитанов. Однако, поскольку г-жа Массена не проявила твердости в своих намерениях, Проспер Массена не отправился в Россию, да он и не смог бы перенести тамошний суровый климат.

Армия скоро должна была выйти на границу Российской империи и вновь увидеть Неман, где мы остановились в 1807 году. Император расположил свои войска по левому берегу этой реки в следующем порядке: сначала, на крайнем правом фланге, — австрийский корпус князя Шварценберга, соприкасающийся возле Дрогичина с Галицией. Слева от Шварценберга, между Белостоком и Гродно, король Жером объединил два значительных армейских корпуса. Рядом с ними принц Евгений Богарнэ имел в Пренах 80 тысяч человек. Император был в центре, напротив Ковно, с 220 тысячами солдат под командованием Мюрата, Нея, Удино, Лефевра и Бессьера. В состав этих многочисленных частей входила и гвардия. Наконец, как я уже говорил, в Тильзите маршал Макдональд с 35 тысячами пруссаков составлял левый фланг. За Неманом располагался фронт русской армии, насчитывавшей около 400 тысяч человек под командованием императора Александра или, скорее, Беннигсена, его начальника штаба. Эти войска были разделены на три главные армии под командованием Багратиона, Барклая де Толли и Витгенштейна.

Четыре историка писали о кампании 1812 года. Первым из них был Лабом, французский инженер-географ, т. е. человек, принадлежавший к особому офицерскому корпусу, который, хотя и относился к военному министерству, тем не менее не участвовал в боях и следовал за армиями только для того, чтобы снимать планы. Лабом никогда не командовал войсками и не имел практических знаний военного искусства. Поэтому его суждения почти всегда неточны, а в других случаях они просто наносят ущерб престижу французской армии. Тем не менее труд Лабома появился вскоре после заключения мира в 1814 году и возвращения Людовика XVIII, поэтому дух политики и желание получить сведения о недавней кампании в России обеспечили этой книге тем большую известность, что никто не занялся ее опровержением, и публика привыкла считать ее содержание неопровержимой истиной.

Второе сочинение, посвященное кампании 1812 года, принадлежит перу полковника Бутурлина, адъютанта императора Александра. Хотя это сочинение и написано противником, в нем есть разумные оценки, и если повествование автора не всегда точно, то лишь потому, что ему не хватало каких-то документов, поскольку он объективен и сделал все от него зависящее, чтобы открыть правду. Так что Бутурлина в целом уважают, потому что он написал свой труд как благородный человек.

Сочинение Лабома было уже забыто, когда в 1825 году, следовательно, после кончины императора, генерал граф де Сегюр опубликовал третий труд, посвященный кампании 1812 года. Дух этого произведения огорчил многих оставшихся в живых участников этой кампании, и сами наши враги назвали его «военным романом». Однако г-н Сегюр имел громадный успех как из-за ясности и элегантности своего стиля, так и из-за того приема, какой был ему оказан королевским двором и ультра-роялистской партией. Бывшие офицеры Империи, сочтя, что на них нападают, поручили генералу Гурго ответить г-ну Сегюру. Он проделал это весьма успешно, но чересчур резко, что привело его к дуэли с г-ном Сегюром, который был ранен. Следует признать, что если этот последний мало расположен к Наполеону и его армии, то генерал Гурго расточает императору слишком много похвал, не желая признавать ни одну из его ошибок!

Разумеется, я не собираюсь создавать новое описание кампании 1812 года, но считаю своим долгом напомнить основные факты, потому что они составляют значительную часть той эпохи, т. е. моей жизни, а многие факты имеют отношение ко мне лично. Но в этом кратком анализе я хочу избежать обеих крайностей, в какие впали Сегюр и Гурго. Я не буду ни обличителем, ни льстецом: я буду правдив.

В тот момент, когда две могущественные европейские империи готовы были нанести друг другу удары, Англии, естественной союзнице России, пришлось приложить все усилия для того, чтобы помочь отразить вторжение на ее территорию. Уплатив туркам золотом, английскому правительству удалось заставить турецкого султана заключить мир с Россией, что позволило ей отозвать внутрь страны армию, стоявшую на турецкой границе. Эта армия сыграла огромную роль в войне против нас. Англия также обеспечила мир между императором Александром и Швецией. Последняя была естественной союзницей Франции, и на нее Наполеон должен был рассчитывать, тем более что Бернадотт только что был провозглашен наследным принцем этой страны, коей он управлял вместо старого короля, своего приемного отца.

Выше я уже рассказал вам, какое странное стечение обстоятельств подняло Бернадотта, сделав его наследником шведской короны. Однако новый шведский принц, утверждавший, что останется во Франции по велению сердца, дал соблазнить или смутить себя англичанам, а им, впрочем, было бы нетрудно и свергнуть его. Он пожертвовал истинными интересами своей приемной родины, дав Англии взять над собой власть и заключив союз с Россией во время встречи с императором Александром. Эта встреча состоялась в маленьком финском городке Або. Русские только что завоевали эту провинцию и пообещали Швеции компенсировать ее уступкой Норвегии, но ее они должны были вырвать у Дании, бывшей слишком верной союзницей Франции. Так, вместо того чтобы опереться на наши войска на севере для возвращения своих провинций, Бернадотт, напротив, закреплял эти захваты, становясь в ряды союзников России!