— Ты что, смеяться над нами вздумала? — закричала она. — Считаешь, если врач, так тебе все можно? Если сестру мою обманула, подсунув ей чужого ребенка, обобрала до нитки, думаешь, и меня теперь проведешь?! Не на такую…

Но Сидрат, не слушая ее, прошла в кабинет и закрыла за собой дверь. Абидат хотела броситься за ней, но что-то ее остановило: быть может, строгая табличка с надписью: «Главный врач».

Придя домой, она стала ругать себя: «Дура я, дура, надо было тогда сунуть ей часы. И была бы справка в кармане. А вдруг часы бы взяла, а справку не дала? Попробуй потом докажи… А может, не взяла бы…»

Абидат даже в пот бросило от этих мыслей. Она достала из сундука коробку, открыла ее и долго смотрела на маленькие трофейные часики, привезенные мужем из Германии.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Был конец лета. Сразу же за больницей начинался луг — там желтели скирды еще свежего сена. Кое-где мелькали белые косынки женщин — нужно было спешить, чтобы убрать сено до дождей. Хорошая погода обманчива. Сегодня небо ясное, горы чистые, кажется, никогда оттуда не выползут предательские тучи. А завтра, глядишь, все небо заволокло ими, и покажется тогда, что солнца здесь и не было вовсе.

«А я, наверное, и косу держать в руках разучилась, — с грустью подумала Сидрат, глядя в окно. — Бедная Рахимат, все на нее взвалила и по дому и в поле. Вот сбегу сегодня пораньше и сразу же в поле, помогу Рахимат убирать сено».

Сидрат любила эту пору лета, когда волнами ходит созревающий хлеб, а на лугу, еще зеленом, там и тут сохнет скошенная трава, и нет на свете слаще запаха. Солнце греет нежно, и воздух нежно касается лица, и так тихо вокруг, словно все остановилось, боясь спугнуть лето.

С легким сердцем, предвкушая встречу с полем, вышла Сидрат из больницы, но со скамейки поднялся какой-то мужчина.

— Ко мне? — спросила она, стараясь скрыть недовольство.

— Да вот, просили, чтобы пришли.

Сидрат, приглядевшись, узнала в нем шофера председателя из соседнего колхоза.

— Кто просил?

— Да вот, сам председатель, — сказал он, замявшись.

Сидрат молча пошла к «газику», стоявшему у ворот.

Аул этот был недалеко: можно и пешком дойти. Ей часто приходилось бывать там по вызову. Каждому она кланялась на улице, и каждый здоровался с ней.

«Наверное, что-нибудь серьезное, раз машину прислали в такое время. Может, придется больного везти, — подумала она, зная, что осенью в пору уборки каждая машина на счету. — Да и председательская занята. Его то и дело вызывают в район».

Когда шофер остановился у знакомых ворот, заново покрашенных синей краской, и Сидрат увидела на веранде много людей, она испугалась: «Неужели ребенок?» Ведь не прошло и месяца, как она обрадовала этот дом счастливой вестью — «сын!». Как долго они ждали этого слова: у председателя было четыре дочки.

На шум машины на крыльцо вышли председатель и Садык.

— Ну вот, что я вам говорил, друзья! — заявил Садык торжествующе.

А председатель, широко улыбаясь и расставив руки, словно собираясь обнять ее, уже спускался с лестницы.

— Дорогая Сидрат, — пробасил он, — ты, конечно, хотела увидеть меня в постели.

— Я-то не хотела, а вы, видно, хотели, раз позвали меня, — сказала Сидрат, растерянно оглядывая людей, высыпавших на крыльцо. По веселым лицам собравшихся она поняла, что опасности здесь нет, и теперь недоумевала: зачем ее пригласили? «Это, конечно, проделки Садыка», — рассердилась она, решив, что над ней подшутили.

— Это Садык подсказал, дай ему аллах здоровья, — и председатель хлопнул по плечу довольного Садыка. — Мы бы ни за что не догадались.

И, видя, что Сидрат все еще недоумевает, пояснил:

— Просто нам очень хотелось, чтобы ты выпила с нами хоть один рог бузы за здоровье нашего сына. Если бы мы тебя пригласили на чествование сына, ты бы обязательно отказалась. Сказала бы, что некогда. Уж мы тебя знаем, — и председатель весело подмигнул гостям. — Что, неправду я говорю? — Лицо его так и сияло улыбкой. Он радовался, что все так хорошо сложилось: и сын, здоровый и невредимый, спит себе в люльке, и гостей полон дом, и дождей нет, и в районе им довольны, и шутка с Сидрат удалась: вот она стоит на его веранде и растерянно улыбается. Председатель знал жизнь и понимал, что редко, когда все дары текут в один дом и все улыбки обращены к одному лицу. А понимая, умел ценить это и радоваться моменту.

Сидрат перевела глаза на Садыка и покачала головой.

— Можем же мы пригласить тебя хоть раз и на торжество, — сказал он, оправдываясь.

— И хорошо сделали, — вдруг сказала Сидрат. — Спасибо за приглашение. Пусть в вашем доме никогда не будет дня, печальнее этого. — Говоря так, Сидрат пошла в комнаты, а женщины двинулись за нею.

…Посреди большой комнаты стояла высокая люлька. Она была покрашена тремя цветами, как радуга. И покрыта одеялом цвета неба. Около люльки сидела бабушка и тихонько покачивала ее. А вдоль стен на стульях, тахте и просто на полу сидели гости. При виде Сидрат все встали, даже те, кому почтенный возраст позволял не делать этого.

— Доктор, как хорошо, что ты пришла, а мы так боялись… — сказали они почти хором.

— Садитесь, садитесь, — замахала руками Сидрат. Она всегда смущалась, когда ее встречали слишком уважительно. — Я посмотрю на сына. Хорошо ли он подрос за эти дни. — Сидрат подошла к люльке, наклонилась над нею низко-низко. Детский запах напомнил ей маленькую Розу. Сразу стало тепло и грустно одновременно. А бабушка уже вытаскивала из-под кровати херч, до краев наполненный техом: на нем были отпечатки десятков рук.

— Шамиль, — сказала бабушка, протягивая ей херч.

— Шамиль, — повторила Сидрат. — Отважное имя. Пусть он будет достоин его. Пусть вместит в сердце бесстрашие, силу и справедливость Шамиля, — говоря так, Сидрат сильно взмахнула рукой и ударила по толокну: белый дым взметнулся, застлал ей глаза.

— О, ты будто по камню била, — засмеялись женщины, обступая ее. — Смотрите, как глубоко вошла рука, глубже всех. Наверное, и правда, исполнится то, что ты сказала.

— Аминь! Аминь! Да сбудется то, что она сказала. — Три женщины подняли херч и три раза пронесли его над люлькой.

— Ну, кажется, теперь все, — сказала бабушка, принимая из их рук херч. — Пойду теперь готовить тех, чтобы открыть рты гостям.

Женщины снова окружили люльку, а бабушка вышла на веранду и, положив херч на стол, что-то бормоча себе под нос, стала мешать толокно, освобождая в середине пустой круг. Тут