Пушкин знал не только роман Потоцкого, но и его научные труды, на один из которых он ссылается, в частности, в своём «Путешествии в Арзрум», где говорится: «По свидетельству Плиния, Кавказские ворота, ошибочно называемые Каспийскими, находились здесь. Ущелье замкнуто было настоящими воротами деревянными, окованными железом. Под ними, пишет Плиний, течет река Дириодонис. Тут была воздвигнута и крепость для отражения набегов диких племен; и проч. Смотрите путешествие графа И. Потоцкого, коего ученые изыскания столь же занимательны, как и испанские романы».[3]

Как отмечают комментаторы Пушкина,[4] в данном случае он имел в виду посмертно изданную в 1829 г. на французском языке книгу Яна Потоцкого «Путешествие в степях Астрахани и Кавказа». Не лишено интереса также и то обстоятельство, что в своё время Потоцкий посвятил целую книгу секте езидов, так заинтересовавшей Пушкина, что он приложил к «Путешествию в Арзрум» заметку о ней, написанную итальянским миссионером падре Маурицио Гарзони и включенную во французском переводе в книгу Ж. Ж. Руссо «Описание Багдадского пашалыка» (1809). Это лишний раз свидетельствует о разносторонности интересов Пушкина, внимание которого привлекла и незаурядная личность Яна Потоцкого, читателем которого, как известно, был и П. А. Вяземский.

2

Свыше ста лет тому назад славившийся тогда польский историк и публицист Михал Балиньский (1794–1864) писал в своём очерке, вошедшем в собрание его сочинений: «В первом ряду ученых людей восемнадцатого века в Европе в качестве историка находится вне всякого сомнения граф Ян Потоцкий. Его многочисленные труды, посвященные путешествиям и историческим исследованиям, отмечены чертами тщательной добросовестности как в путевых записях, так и в исторических разысканиях, а, помимо этого — совершенной неутомимости в труде».[5]

Но, несмотря на то, уже в 20-е годы прошлого столетия ученые труды Потоцкого переиздавались в разных странах,[6] они вскоре были почти совсем забыты, а имя этого поразительного человека начало выплывать из сумрака забвения только как имя автора «Рукописи, найденной в Сарагосе». Между тем личность и деятельность Потоцкого заслуживают самого пристального внимания как одного из самых выдающихся людей Века Просвещения в Польше и подлинного основоположника славистики.

Ян Потоцкий, родившийся 8 марта 1761 г. в Пикове под Винницей, был старшим сыном коронного[7] кравчего графа Юзефа Потоцкого и его жены Терезы Оссолиньской. Вместе со своим младшим братом Северином Ян Потоцкий провел годы юности в Женеве и Лозанне. Именно в Швейцарии получил он разностороннее образование, благодаря чему привлек к себе внимание в польской столице и, подобно Огиньскому, рано выделился среди польской молодежи. Потоцкому не было ещё и двадцати лет, когда он приехал в Варшаву из Вены, где учился в военно-инженерной академии. Станислав Август очень рано счёл возможным доверять ему ответственные поручения политического характера. Вскоре юноша был награжден учрежденным королем орденом святого Станислава.

В эти варшавские годы, точнее в 1783 г, Ян Потоцкий женился на княжне Юлии Любомирской, дочери великого коронного маршала Станислава и, следовательно, племяннице упоминаемого в «Пане Тадеуше» князя Адама Казимежа Чарторыского, генерала земель подольских, писателя, вошедшего в историю польского Века Просвещения и, last not least, масона, а также политического деятеля, своеобразными вехами весьма сложной карьеры которого были полученный в юности орден Андрея Первозванного, а на склоне лет — звание фельдмаршала Австрийской империи.

Адам Казимеж Чарторыский, который одно время был претендентом на польский престол, часто упоминается в истории польской культуры как arbiter elegantiarum, уделявший особое внимание театру. Недаром «отец польского театра» Войцех Богуславский, говоря об Адаме Чарторыском, как о «неоценимом для национальной сцены счастье, покровителе всех тогдашних ученых, знатоке всех наук», называет период наиболее тесного сотрудничества князя Адама с театром «золотым веком отечественной сцены».[8] Многие высказывания Адама Чарторыского, содержащиеся, например, в его «Письмах Досвядчиньского», которые содержат резкие выпады против «польских парижан», явно перекликаются с «Приключениями Миколая Досвядчиньского» величайшего представителя Века Просвещения в Польше — Игнация Красицкого.